Николай — славный человек. Машеньку постоянно привечал. То зверюшку какую из корня вырежет, то с букварем сядет и буквы ей показывает. Иногда в школу уводил, с первоклашками за парту сажал. Дочка перед мамой похвалялась: по складам слова разбирает.

И Димка к Николаю на руки шел, не дичился. Тот с ласковой улыбкой качал парнишку, подбрасывал. Мальцу это нравилось, чувствовал сильные руки, таращил глазенки, весело тыкал.

— Ух, хорошие ребятки — Андреевичи, — казалось, Николай и сам душой оттаивал.

Перед отъездом Нади, уложив в повозку узел, отозвал ее в сторонку.

— Не серчай на меня за то, что скажу, — начал он торопливо, будто опасаясь, что она не дослушает. — Искренне желаю тебе дождаться Андрея. Без вести пропал, не значит — погиб. На войне всякое бывает, она штука жестокая. Мы оба это знаем. Если что… ты не забывай о моем существовании. Ребятишек твоих я полюбил, как родных.

Он глянул ей в глаза, и она поняла, что любит Николай не только ее ребятишек.

Вот приедет на место, обязательно напишет ему.

Повозка въехала в глубокую балку. Надя почувствовала, будто надвигалась гроза. Хотя не гремел гром, не сверкали молнии, но воздух как бы загустел, наэлектризовался. Пахло пылью.

Дорога вывела из балки на взгорок, и сразу все объяснилось. По далекому отсюда шоссе нескончаемым потоком тянулись упряжки, плелись разморенные жарой люди, гнали скот. Тарахтели колеса, мычали коровы.

— Мама, куда они идут? — спросила Машенька.

— Туда же, дочка, куда и мы, неприкаянные.

— Все к бабушке Марфе?

— Нет, все своих будут искать… если найдут, — горько улыбнулась Надя.

Может, девочка и не поняла ее ответа, пораженная невиданным зрелищем, молчала.

— Стронулся люд с насиженных мест. Ох-хо-хо, горе-горемычное, — дед взмахнул кнутом, направил быков в пыльный, шумный поток.

Вблизи он не был столь плотным, каким казался издали. Надя увидела: бредущие по дороге люди измождены, истощены, их лица землисты, одежда запылена.

— Где же наши красные армейцы? — вдруг возвысил надтреснутый тенорок старик. — Как они довели нас до такого поругания? По своей земле бежим и прячемся, будто худые овцы. Не обидно ли? — повернулся к Наде, скребнул ее посуровевшим взглядом. — Твой-то где? Командир, я слыхал?

— Кабы знала я, дядька Харитон, — глубоко вздохнула Надя, сунула заплакавшему Димке грудь. — На границе войну встретил. С той поры ничего и не знаю о нем.

Дед Харитон крякнул досадливо, сдвинул соломенную шляпу на загорелый, иссеченный морщинами лоб. Торопливо достал из холщовой штанины вишневую трубку, набил ее махоркой, с присвистом, глубоко затянулся.

— Коли так, дочка, извини старого, — мягко сказал он, попыхтел трубкой. — Я тебе так скажу: веры не теряй. Сама тоже возле границы с ним жила?

— Там. Нас, жен и детей командиров, схватили, издевались. Меня и ее вот, — показала на Машеньку, погладила по голове, — пограничники отбили. Остальных немцы в сарае сожгли. Ребята, которые выручили нас, думаю, тоже не убереглись, погибли.

Сколько бы Надя ни рассказывала о жутких часах своего плена, всякий раз ее трясла дрожь.

— Героев-то нам не занимать. Расея богата ими. Выходит, и герои не все могут, — он глянул в небо, откуда сквозь гам на дороге прорывался рокот и завывание моторов, ткнул туда трубкой. — Вон опять, как кочета, схватились.

Над ними вспыхнул воздушный бой. Поблескивая плоскостями на солнце, в прозрачной высоте кружили самолеты. Одна пара оторвалась от всех. Машины метались в прошитом солнцем пространстве, как ласточки перед дождем. Наконец у одного из-под крыльев выпорхнул дым, и он с диким завыванием устремился вниз. Через несколько секунд, оставив за собой черную полосу дыма, рухнул за балкой, по которой только что проехала повозка деда Харитона.

— Вот она наша жизня чего стоит, — обреченно махнул рукою старик.

Проходил день за днем, с переправой на другую сторону Волги у Нади ничего не получалось. Приютившая ее в маленьком хуторке старушка успокаивала:

— Поживи, милая, у меня. Деточки твои заморились, ты тоже. Можа, и не понадобится уезжать? Можа, наши не пустять немца сюды? Я кажинный день Богу молюсь, чтобы не пустили, чтобы им Господь силы дал на это.

— Ждет нас тетка. Мама ей написала, если письмо получила, беспокоится, что нас долго нет.

— Лодки да баркасы красноармейцы угнали в город. Плот можно бы связать, да ведь этакое дело с умом надоть делать. Мужиков-то немае. Гли, какая ширь, сама разве переправишься?