Шрифт:
VI
Беспорядочно-надсадные, хлещут яростно и зло очереди автоматные по Садовой и Лазо. И, безжалостно изранена, ожидает новых бед дубоссарская окраина — та, родней которой нет… VII
(Дубоссары, август 1992 г.)
Всю ночь обстреливали дом, распарывая мглу, и в самом прочном и глухом теснились мы углу. И перестрелок кутерьма гнала надежды прочь: во все окрестные дома стреляли в эту ночь. Всю ночь стреляли по нему, по свету давних дней. По детству били моему, по юности моей, по жизни прошлой, что была плоха иль хороша, но вихрем огненным не жгла, все бешено круша… Солидно ухал миномет. Спасал нас под огнем дом, ненадежный наш оплот, с пробитой крышей дом…VIII
(Бендеры, август 1992 г.)
В этом городе стало немного спокойней. Этот город приходит в себя после бойни. С улиц убраны трупы. Вставляются стекла в витрины. Те дома, от которых остались одни лишь руины, начинают сносить… Этот город, он будет, он есть, но не сможет уже безмятежность былую обресть. Он познал половодье смертей, он запомнил убитых детей, и пожары, и взрывы, и голод, и страх, и людей, уезжающих в товарняках в неизвестность… Не слишком он верит в пришедшую тишь, в то, что больше не бьют прибалтийские снайперши с крыш, принимает с сомненьем он всякую добрую весть. Этот город не сможет безмятежность былую обресть.IX
Жить можно даже и в неволе, и в окруженье лютых бед, но только не на минном поле. На минном поле жизни нет. И неспроста среди тумана вдруг растворяются друзья: они спешат в иные страны. На минном поле жить нельзя. А мы — живем. Мы вроде живы — не зацепило, не смело — но жизнь в предощущенье взрыва страшнее взрыва самого. А мы живем, ступать рискуем на тропку узкую, как нож, и каждый миг непредсказуем, и сам не веришь, что живешь… X
Дом стоит на берегу. В доме человек заплакал: — Слаб я Господи: как благо все принять я не могу. Вот — война… Что это было? Вихрь взметнулся — и затих. Двух друзей моих убило. Сына одного из них… Вспомню — и душа дрожит от тоски невероятной: этот мальчик был прошит очередью автоматной. И приятеля его, на год, кажется, моложе, — тоже очередью… тоже… Страшно, Боже! Страшно, Боже… Непонятно ничего. XI
Засну — и время вспять идет на свете белом, и мать с отцом опять полгода под обстрелом. И дом я вижу тот, где досками забиты все окна; огород, снарядами изрытый… И снова, как тогда, я к родителям спешу. По слою гильз ступая, к их дому подхожу. 1992, 2009
Лаура Цаголова
Лаура Кимовна Цаголова. Родилась в 1968 году в Краснодаре в семье военного. Училась в Литературном институте им. Горького. Автор поэтического сборника (1997). Публиковалась в журналах, газетах, антологиях поэзии. Член Союза писателей России.
Русичи
1998 г.
Похороны в станице
2004 г.
Кровавый снег
В этот день нам прислали посылку из дома.
Среди прочего в посылке было и моё любимое лакомство, что продавалось тогда в Союзе в ларьках «Мороженое». Когда начался обстрел, я стояла на балконе и ела московскую клюкву в сахаре.
Мне снилась клюква… ..в пудре сахарной — Вкус детства, выбранный войной… И плац, бойцами перепаханный, На метры тяжбы разрывной… И рядовой из пополнения, Что принял бой лицом в рассвет. Оставлен, миру на съедение, Трофейной жизни амулет! Мне снилась клюква… Но за давностью Снега приспущенных высот, Несли кровавый привкус явности, Как щедрый ягодный приплод… И вихри птиц, учуяв крошево, Чернили снежный благовест… Душа убитого из прошлого Держала смертное за Крест, Пока дозор небесных знахарей Готовил пропуск в Божий Свет… ..И я спасаюсь… ..клюквой в сахаре. Под Новый Год… Все двадцать лет!