Буссенар Луи
Шрифт:
Господин Лопатин уже описал вам все, что может быть вам интересно, и, разумеется, я не смею соперничать с таким искусным рассказчиком: ведь вы сами изволите знать, какой он оратор.
Но господин Лопатин сказал, что если я еще и от себя напишу вам несколько строк, то это доставит вам большое удовольствие.
Скажу я вам, во-первых, что все мы втроем уже больше не служим в меховой компании. И вы не думайте, что самовольно — нет, нам разрешил сам мистер Андерсон, начальник фактории Нулато.
Золота у нас добывается — пропасть.
Мы очень рады за господина Лопатина. Это поправит его состояние, и он будет по-прежнему богат.
Надо вам, кстати, сказать, что мы никак не могли с ним сговориться насчет нашего жалованья.
Он вздумал нам предложить такое жалованье, какое постыдился бы взять себе даже комендант форта Нулато: до того оно велико.
Я, разумеется, наотрез отказался.
Тогда хозяин (вот какой он упрямый!) выдумал сделать нас дольщиками в своем предприятии.
— …Нам так много не нужно, — отвечал я господину Лопатину. — А вы лучше вот что сделайте: так как скоро по случаю холодов работу придется прекратить на полгода, то я попрошу вас отвезти нас всех троих в гости к господину Арно, на дачу. В Бразилии очень тепло, а я солнечного удара не боюсь.
— Я согласен, — отвечал наш хозяин.
При этом он даже засмеялся, а это с ним бывает редко.
— Потом, — говорю я ему дальше, — если ваши дела будут идти и на будущий год так же хорошо, как теперь, то вы свозите одного из нас во Францию. Нам бы так было приятно повидать „старую родину“.
— Перро, — сказал мне тогда господин Лопатин своим приятным, твердым голосом, — с наступлением холодов мы все вместе уедем с прииска и вчетвером поедем в Бразилию.
Затем мы вместе с господами Арно и де Кленэ определим, сколько приходится на нашу долю и сколько на вашу. Решению наших общих друзей вы уже, конечно, подчинитесь без всяких споров — не так ли?
Понятно, я обещал. Неучтиво было бы не согласиться.
Так вот, господа, в каком положении наши дела.
Признаться, хотя мы и не перестаем работать с прежним усердием, однако терпеливо ждем первых заморозков.
А как только они появятся — в путь, в страну, где греет жаркое солнце.
В ожидании этого счастливого дня, господа, позвольте старому охотнику и двум его братьям, Жофруа и Андрэ, засвидетельствовать вам свое искреннее почтение и совершенную преданность.
Перро Старший.
Карибу, 28 сентября 188…»
— Черт возьми! — вскричал вдруг Жак. — А ведь сегодня 12 ноября. Теперь там, должно быть, уже настали холода. Если так, то наши друзья уже выехали и приедут в Жаккари-Мирим раньше нас.
— Очень возможно. Наверное, так оно и будет, — ответил Жюльен. — Ведь они не станут избегать моря и поедут, разумеется, на корабле.
— Жюльен? — помолчав немного, спросил нерешительно Жак.
— Что?
— Вернемся в Гуаякиль и сядем на корабль.
— Как? Это говоришь мне ты, Жак, — ты?
— Да, я.
— Нет, голубчик, теперь уж поздно. Теперь я и сам не хочу. Мы непременно должны проехать в Бразилию сухим путем… слышишь: должны. Я во что бы то ни стало желаю докончить начатое.
— Но, послушай, если они приедут в гасиенду без нас…
— Велика беда!.. Бразилия славится гостеприимством. Управляющий примет их тем более радушно, что они приедут в качестве друзей его будущего патрона. Успокойся же, милый друг, и едем в Перу.
–
Спустя десять дней после краткого визита в Гуаякиль, то есть 22 ноября, Жюльен и Жак стояли на набережной Салаверри новой гавани Трухильо.
Путешественники отпустили appiepo и пеонов, сели на поезд железной дороги и приехали в Салаверри.
Дорогой в вагоне французы завязали новое знакомство. С ними ехал необычно словоохотливый пассажир, перуанец, добродушная общительность которого заставила наших путешественников изменить их обычной сдержанности с незнакомыми.
Новый знакомый наших путешественников довольно правильно говорил по-французски.
Разговор шел о жестокой войне, которая велась в то время между Перу и Чили и имела далеко не благоприятные последствия для Перу.
Когда он упомянул о военных поставках из Европы, французам сию же минуту вспомнилось приключение с контрабандистами.