Поначалу Карл намеревался высадитьсвое разношерстное воинство в Шотландии. При этом он преследовал двойную цель: отвлечь силы Кромвеля от юго-востока, где в этом случае появится возможность высадить десант, и подтолкнуть к выступлению самих шотландцев. Хуан Хосе, однако же, выступил против этого плана; к тому же разведка доносила, что в Шотландии не наблюдается никакого энтузиазма по поводу восстания. Карденас предложил убрать Кромвеля, но когда в Испанских Нидерландах появился некий деятель по имени Сексби и вызвался это сделать, выяснилось, что этотлеловек вызывает всеобщее отвращение, и Карл отказался иметь с ним что-либо общее. Ситуация становилась все безрадостнее, и Карлу, чтобы сохранить лицо в глазах испанцев, приходилось блефовать и всячески вилять.

Это были действия человека, оказавшегося в тупике. Карл способствовал распространению слухов, будто на самом деле разрозненные, павшие духом отряды роялистского подполья представляют собой хорошо организованную силу и что восстание несомненно начнется еще до наступления Рождества 1656 года. Испанцы поверили, начали присылать подкрепления, но Рождество наступило, ничего не случилось, и Карлу пришлось оправдывать свое бездействие тем, что сами же испанцы предоставили в его распоряжение слишком мало людей, чтобы можно было рассчитывать на успех. Сделав такое заявление, Карл обратился к испанцам с просьбой немедленно ссудить его некоторой суммой денег, что позволит — уж на сей-то раз точно — начать выступление еще до окончания зимы. Но к этому времени казна Филиппа настолько истощилась, что его представителям оставалось лишь вести бесконечные разговоры с советниками Карла, которые продолжали надеяться, что деньги из Испании вот-вот появятся. Однако когда это произошло, выяснилось, что сумма слишком мала, и Карл послал Хуану Хосе негодующее письмо, в котором вновь обрушился на него с обвинениями в провале всех планов вторжения в Англию и выдвинул предложение предпринять очередную попытку в ноябре. Сам Карл все это время оставался в Брюсселе, пытаясь координировать приготовления к войне, но, когда понял, что некоторые из участников «Затянутого узла» — двойные агенты, ему пришлось в очередной раз оговариваться по поводу возможного успеха зимнего наступления.

В это же время серьезные перемены происходили и в самой Англии. В начале 1657 года парламент принял обращение к Кромвелю, за которым последовали Смиренная Петиция и Просьба сделать пост протектора наследственным; таким образом, Кромвель фактически становился королем. К этой идее парламентариев подтолкнули важные и разнообразные факторы. Дело было не только в том, что здоровье лорда-протектора внушало опасения, и не в том, что раскрывались один за другим заговоры против его жизни. Просто людям надоели военный режим, попытки строительства в Англии Нового Иерусалима и бесконечные разговоры о необходимости конституционных реформ. В то время как большинство населения, которому было наплевать на политику, просто тосковало по мирной жизни, ведущие парламентарии-интеллектуалы проводили мысль, что такая жизнь возможна лишь при традиционном монархическом правлении. Даже изгнанник Хайд признавал разумность такой позиции. Сам институт монархии — вот что, по его мнению, было близко людям, именно институт, а не личность. Кромвель, чьи позиции были сильны дома и несокрушимы за рубежом, казался кандидатурой, одновременно естественной и идеальной. Единственный вопрос заключался в том, примет ли он сам королевский сан. В конце концов Кромвель отверг монарший титул по форме, назвав его «кричащим пером в колпаке власти», но принял по существу, полагая, что в противном случае будет иметь дело с непокорным парламентом, который может отказать ему в деньгах и солдатах, нужных для защиты страны от вторжения сил короля Карла.

Однако такая акция представлялась весьма сомнительной. Хронический недостаток средств и суровость минувшей зимы сильно подорвали боевой дух роялистов. Рочес-тер умер. Бэкингем же — сам Бэкингем — отошел от дела, которое, по-видимому, считал теперь безнадежным, бросил друга детства и вернулся в Англию, где женился на наследнице генерала Ферфакса. Тем временем изгнанник король не мог наскрести денег даже на мало-мальски сносную жизнь. «Кусок мяса, тлоток вина, дрова, свечи, — вспоминает Хайд, — вышло все, а одолжить денег даже на неделю, не говоря уже о более продолжительном сроке, совсем не просто». Похоже, только провидение могло спасти проигранное роялистское дело. Летом 1658 года объединенные силы французов и англичан разбили испанцев в сражении на Дюнах. Дюнкерк отошел к Англии, а Карл, пребывая в глубоко расстроенных чувствах, перебрался в Хугстратен, поближе к голландской границе. Именно здесь 10 сентября 1658 года нашел его играющим в теннис сэр Стивен Фокс. Он прибыл с совершенно потрясающей вестью: неделю назад, в годовщину победоносной битвы при Уорче-стере, Оливер Кромвель скончался.

Кромвелю отдали поистине королевские посмертные почести. Полуосвещенная комната в Сомерсет-Хаусе с маской усопшего, убранная тяжелым черным бархатом, была открыта для публики, и мимо нее бесконечной вереницей шли любопытствующие. По прошествии двух месяцев черное убранство было заменено темно-красным, а к восковой маске, перед тем как поднять ее на катафалк, освещаемый колеблющимся пламенем пятисот свечей, добавили скипетр и корону. 23 ноября 1658 года траурная процессия проследовала к Вестминстерскому аббатству. Ее, на средневековый манер, сопровождали плакальщики в опущенных капюшонах, лошади в черных попонах, приспущенные знамена. Раздавался погребальный бой военных барабанов. Поэт Эндрю Марвелл писал, что рыдающие люди слепо, подобно призракам, проходили мимо усыпальницы протектора. Но говоря по правде, много было и тех, кто реагировал на смерть властителя совершенно иначе. Джон Эвелин иронически отмечал, что выли только собаки. Щит с изображением герба Кромвеля забрасывали грязью, а кое-кто ожидал «наступления счастливых деньков».

Но эти деньки задерживались. До возвращения Карла на трон оставалось еще 19 месяцев, и ситуация в Англии почти все это время была крайне неопределенной. Естественно, Карл, прошедший уже школу вражды и злословия, не кинулся в Англию очертя голову в надежде, что народ встретит его возгласами приветствия и откроет объятия после долгой ночи пуританизма. Нет, в своих притязаниях он опирался на более прочную почву. Хороший брак — вот что ему было нужно. Карл возобновил пассы в сторону принцессы Генриетты Екатерины Оранской. Через неприступную мамашу он послал ей любовное письмо, в котором впервые с полной ясностью дал понять, что желает вступить на престол прежде всего с помощью голландцев. Далее он осведомлялся, готова ли принцесса принять его предложение и как это предложение лучше оформить. Прочитав письмо, принцесса едва не упала в обморок, во всяком случае, ее пришлось положить на постель, но, как бы ни был искренен ее интерес к Карлу, политика оказалась выше женского чувства.

На следующий день после смерти отца Ричард Кромвель был официально провозглашен лордом-протектором, а к концу сентября 1659 года небольшому королевскому двору в изгнании стало известно, что англичане в массе своей ничего не имеют против. Генерал Монк «радостно провозгласил» Ричарда новым протектором Шотландии, европейские же властители явно намеревались поддерживать с Англией прежние отношения. Это были печальные новости, и, отмечает Хайд, «никогда еще король не выглядел таким угрюмым и подавленным». Но поддаваться отчаянию он не собирался. К матери Екатерины Оранской был отправлен Ормонд с официальным предложением брака. Оно было вежливо отвергнуто, и, стало быть, незадачливому претенденту предстояло в одиночестве влачить самые тяжкие дни своего изгнания.

Как бы ни радовала роялистов смерть Кромвеля, из Англии приходили вести, свидетельствующие о том, что жизнь в стране течет спокойно и налаженно. Авторитет кромвелевской семьи выглядел неколебимым, а мир, воцарившийся в Англии, не давал никаких оснований надеяться на бунт. Карл же тем временем впал в полную нищету. Испанцы не платили денег уже четыре месяца, и совершенно обносившийся, не знающий, что и делать, король был вынужден продать столовое серебро и есть из обыкновенной миски. Было заметно, как он похудел и стал раздражительным. «Куда пропало все его добродушие», вздыхает один придворный. Но от таких сочувствующих ему становилось еще хуже. В то время как сам Карл переносил нужду стоически, его разочаровавшиеся во всем приверженцы утратили всякий самоконтроль. Однажды на теннисном корте разыгралось настоящее побоище, и обезумевших от злобы пьяных придворных удалось разнять только благодаря вмешательству герцогов Йоркского и Глостерского. Этот эпизод настолько встревожил их, что о нем было доложено королю, который в тот же день призвал к себе буянов. Но что он мог сделать, даже когда узнал все отталкивающие подробности неприглядной сцены? Только посадить эту публику под домашний арест и лишить еды; ведь капризных мальчишек любят во всем мире. Наутро ссору замяли, все необходимые извинения принесли, но, по словам одного из приближенных короля, «если все пойдет так и дальше, нам конец».