Шон подробно объяснил Майклу финансовую сторону деятельности компании. Но не сказал, где собирается раздобыть сумму, которая поможет ему выстоять.

– Я попробую удержаться на этом конце.

Майкл уже начал рубить уцелевшую после пожара акацию. Вчера они объехали плантации и пометили кварталы для порубки.

– Удачи, дядя Шон.

– Поскольку мы теперь работаем вместе, Майк, предлагаю тебе забыть о «дяде». Слишком неудобно для каждодневного использования.

Майкл улыбнулся.

– Удачи, Шон.

– Спасибо, Майк.

Они, улыбаясь, пожали друг другу руки, и Шон поднялся в вагон.

Джонсон держался дружелюбно, но твердо, а Николс из банка «Стандарт» – вежливо и сочувственно. Шон купил билет на северный поезд, чтобы выстрелить из двух последних стволов.

– Полковник Кортни! Рад вас видеть. – Приветствуя Шона, портье отеля вышел из-за стойки. – Мы только на прошлой неделе говорили о вас. Добро пожаловать в Йоханнесбург.

– Привет, Фрэнк. Немного поправились? – Он ткнул его в живот. – Скажите, Фрэнк, Канди... миссис Раутенбах здесь?

– А! После вашего отъезда произошли кое-какие перемены, сэр. – Служащий улыбнулся с легким оттенком злорадства. – Она больше не миссис Раутенбах. Нет, сэр. Теперь она миссис Хейнс, миссис Джок Хейнс!

– Боже! Она вышла за Джока!

– Да, сэр. Две недели назад. Самая шикарная свадьба в Йохбурге с окончания войны. Две тысячи гостей.

– И где она сейчас?

– В море. Медовый месяц. Отправились на полгода в Англию и в Европу.

– Надеюсь, она счастлива, – негромко сказал Шон, вспоминая, какое одиночество было в ее глазах, когда он уходил в последний раз.

– С деньгами мистера Хейнса? Как же иначе? – с искренним удивлением отозвался портье. – Остановитесь у нас, полковник?

– Если найдется номер.

– Для друга у нас всегда найдется номер. На сколько, сэр?

– На два дня, Фрэнк.

Тим Кертис был главным инженером «Сити Дип». Когда Шон попросил у него взаймы, он расхохотался.

– Боже, Шон, я только работаю здесь. Эта проклятая шахта мне не принадлежит.

Шон пообедал с ним и с его женой, которая стала миссис Кертис два года назад.

Растягивая остановку в Йоханнесбурге, он побывал в банках.

Когда-то он вел дела со всеми этими банками, и, к удивлению Шона, хотя персонал сменился, в каждом банке о нем как будто слышали.

– Полковник Кортни. Тот самый полковник Кортни с акациевой фермы Лайон-Коп в Натале?

И когда Шон кивал, он видел, что в глазах собеседников словно закрывались какие-то ставни, как благоразумный домохозяин закрывает окна от воров.

На восьмой вечер он заказал в номер бренди – две полные бутылки. И опустошил их – целеустремленно и отчаянно.

Бренди не успокоил его, а только изменил восприятие проблемы и углубил меланхолию Шона.

Он лежал без сна, пока рассвет не затмил желтый свет газовых ламп. Бренди гудел в голове, и Шон затосковал о спокойствии – о том спокойствии, которое находил только в безграничном просторе и тишине вельда.

– Сол, – произнес он, и его охватила печаль: он обещал совершить паломничество и не сдержал слово.

– Здесь все кончено. Пора уезжать, – сказал он и поднялся. У него закружилась голова, и он ухватился за спинку кровати, чтобы не упасть.

Холм он узнал еще за пять миль. Очертания холма навсегда запечатлелись в его памяти: симметричные склоны, усеянные камнями, которые на солнце тускло блестят, как чешуйки рептилии, плоская вершина, окруГлава 71 женная каменным кольцом, – высокий алтарь, на который приносились жертвы алчности и глупости.

Подъехав ближе, он увидел на склонах алоэ – мясистые листья, собранные в корону и увенчанные алыми цветами. Под холмом на короткой бурой траве – длинная линия белых точек. Шон подъезжал, и каждая точка превращалась в груду белых камней с металлическим крестом над ней.

Тело затекло от целого дня в седле. Шон медленно спешился.

Стреножил лошадей, снял с них седла и вьюки, отпустил пастись. А сам постоял в одиночестве, куря сигару: почему-то он не решался сразу подойти к могилам.

Его мягко окутала тишина этой пустой земли; ее не нарушал, а только подчеркивал свист ветра на равнине. Хруст, с каким лошади срывали траву, казался в этом месте святотатством, но отвлек Шона от тяжелых мыслей. Он прошел вдоль двойной линии могил и постоял перед одной из них. На металле креста грубыми буквами было вырезано «Здесь лежит храбрый бюргер».