Он отрицает и получение писем от Ленина и Крупской.

Допускаю, что они действительно могли быть не получены. Не все из-за границы доходит до нас.

Если бы их перехватила охранка, она по адресу «Пойзнер и Нови» уже добралась бы и до Буткина и до Гутовского.

Это резонно. Но из этого следует прежде всего, что комитету нужно немедленно переменить адрес для переписки, а Буткину и Гутовскому быть осторожнее. Письма же могли и просто не дойти.

Я убежден, что и Гутовский тогда был в Томске, по Буткин заведомо пришел вместо него.

Гутовского и сейчас нет в Томске, а уехал, по моим расчетам, он, правда, как раз в день твоего приезда.

Может быть, уже после моего приезда?

Это установить невозможно. Не надо быть настолько сомневающимся, Буткин страшно обижен на тебя.

Он все время вертит хвостом, этот друг Гутовского, которому, кстати, я тоже ни на грош не верю, — упрямо сказал Лебедев.

Правильно. Гутовский уже два раза показал себя с самой невыгодной стороны. Но он нашел своим поступкам убедительные объяснения. В конце концов, он сидел в тюрьме. Бежал оттуда. И сейчас он горой стоит за Третий съезд. Люди ему доверяют.

Ладно. Ну, а ты, Григорий, ты-то сам ему веришь? — г в упор спросил Лебедев.

Крамольников улыбчиво шевельнул, своими толстыми, обветренными на морозе губами. Надел очки. И снова глаза у него сталп особенно большими и глубокими.

Как ты, интуитивно доверяю мало, — сказал он с откровенной прямотой, — но доказательств у меня нет. И потому, как агент Союзного комитета, я точно выполняю его поручения. Но твои сомнения начинают беспокоить и меня. Я подумаю хорошенько.

Их разговор перешел на «технику», Лебедев сказал, что все готово и крайне нужен человек. Хотя бы один. Второй скоро приедет. Крамольников перебил:

Это обещаю: вернусь в Томск, и через два дня у тебя будет абсолютно надежный человек. Степан Дичко. Мужик сильный, катать вал может хоть круглые сутки, привык. А наборщик из него неважный. Грамота невелика.

Наборщик приедет превосходный, — сказал Лебедев. — Скорее присылай своего Дичко. Пока начнем с ним работу вдвоем.

Крамольников уехал, и точно через два дня к Лебедеву явился Степан Дичко. Свой приход он ознаменовал тем, что, потянув дверь, заложенную па крючок, выдрал крючок из косяка, как говорится, с мясом. А когда Мотя его попрекнула, Дичко удивился:

Та я ж думал, что это морозом дверь прихватило! — И на его крупном, немного рябом лице отразилось такое искреннее и глубокое сознание своей вины, что Моте не ругать, а утешать пришлось гостя.

При отменно большом росте, казалось, ему бы иметь и крепкий бас, но говорил Дичко мягким певучим тенорком, иногда сдваивая шипящие согласные.

А ччерть его знает, страхом прижметь, так спрячу, — сказал Степан, зажимая в кулак свой мясистый нос, когда, Лебедев спросил, сумеет ли он, если это понадобится, быстро убрать в тайник всю «технику», хватит ли сил у него.

Ты разве трусливый, Дичко?

А-а! Да кто же из людей не трусливый бывает? Ноги дрожжать у меня, а головы-то я не теряю.

На следующий же день Лебедев вместе с ним выпустил изобиловавшую опечатками и перевернутыми буквами первую свою прокламацию. Что поделаешь, ни тот ни другой по-настоящему набирать не умели, хотя до седьмого пота добросовестно бились над набором всю ночь. А выпустить листовку хотелось быстрее.

А тот первопечатник, Иван Федоров, печатал совсем не лучше нас, — заявил Дичко, восхищенно расправляя на широкой ладони еще мокрый оттиск прокламации.

Дичко прописался в полиции как человек без определенных занятий. Соседи знали, что он ждет жену свою Перепетую. А пока сам ходил на базар, покупал себе квашеную капусту, головизну и сам варил щи. У соседей Степан брал молоко, жаловался:

Баба моя, ччерть бы ее побрал, такая жжадюга. В дом к себе, боже спаси, не пригласит человека и сама не пойдет ни к кому. Нелюдимка. От жженился так жже-нился я!

Так зачем же ты женился на ней, Дичко?

О! Из себя-то Перепетуя ладная, красивая, а потом—.семечками она торговала. Думал, капитал с ней наживу.

Ну и что же?

А ччерть ее, знает, можеть, и есть у ней капитал. Мне-то она его не показывает. Наверно, есть. Сама теперь па базар не ходит, бабу от себя нанимает. А по дому на грязных работах я у нее. О, как жженился я!

Соседи посмеивались над простоватостью мужика и ожидали, когда пожалует грозная жена Степана.

Январь до самого конца простоял морозный и метельный. А февраль с первого же дня порадовал всех солнышком и на пригревах, под крышами, даже светлыми и хрупкими ледяными сосульками — первыми предвестницами весны.