Алексей Антонович побледнел.

Это неправда! Не может быть, Нюта… — Он искал ответа у нее в лице: вот эта милая, озорная улыбка сейчас расцветет еще больше, все обратится в шутку, и уходящее счастье вернется снова.

Но губы Анюты горько дрогнули, и она не сразу смогла выговорить:

Правда. Я уеду с поездом, который проходит здесь в половине второго ночи.

Почему? — тоскливо спросила Ольга Петровна. — Я думала, Анюточка, теперь ты останешься с нами уже навсегда.

Мне следовало проехать мимо, — сказала Анюта, опуская свои длинные черные ресницы, чтобы никто не заметил, как повлажнели ее глаза. — Но в такой день я не смогла сделать этого. И не могла вообще не повидаться с вами.

Нюта! Почему ты не хочешь остаться?

Хотя бы даже потому, Алеша, что я теперь не Анна, а Перепетуя. Та самая, которая носит такие вот платья. — Анюта провела рукой по частым складочкам кофты. — И которая торгует семечками и кедровыми орехами.

Но ведь Елизавета Коронотова живет же здесь! В своей семье. А она, как и ты, вышла из той же тюрьмы. Нюта, зачем же снова нам разлучаться? Это невозможно. Мы должны быть вместе. — Алексей Антонович вскочил и, словно боясь, что Анюта уйдет, не ответив на самое главное, положил ей руки на плечи.

Вместе? А как? — глядя снизу вверх на него, тихо спросила Анюта.

Повенчаться. Стать мужем и женой! И ты уже сейчас должна остаться у меня.

Анюта покачала головой.

Оставить наше священное дело, оставить своих товарищей, Алеша, я не могу. В этом теперь вся жизнь моя. Не станет этого для меня — не станет и Анюты. — Она, все более овладевая собой, усмехнулась. — Тогда останется только Перепетуя Дичко, торговка семечками. И не только по паспорту.

Нюта, но я ведь тоже…

Я знаю, Алеша, все. Милый, спасибо тебе, что эта рука для меня не чужая, — она погладила руку Алексея Антоновича, все еще лежащую у нее на плече. — И все же я не могу остаться с тобой, потому что комитет партии мне сейчас поручил такую работу, где я буду пока одна или все равно что одна. Такая уж моя специальность. — Она опять чуть-чуть улыбнулась.

А сколько будет это «пока»?

Анюта посмотрела ему в глаза просительно и прямо.

Если можешь не ждать меня — не жди, Алеша.

Я буду ждать! Буду ждать сколько угодно! Хоть всю жизнь…

Проводи меня до вокзала, Алеша.

Она стала прощаться с Ольгой Петровной. Та все это время сидела словно окаменев, неподвижно глядя на желтый огонек лампы. Да, победа над гнетом и произволом дешевой ценой не дается. Так было и будет. Одна любовь в этой борьбе — ее любовь — была уже отнята, теперь уходит и вторая любовь — любовь ее сына. Так что же, задержать, не отдать? Разве задержишь? Разве можно задерживать? Бороться за благородное дело и не жертвовать собой, не жертвовать своей жизнью и даже тем, что часто бывает дороже жизни, — не жертвовать всем этим нельзя. Пока борьба не закончена — нельзя! Здесь выбора быть не может.

Когда Анюта приблизилась к ней, Ольга Петровна приподняла седую голову, потерла всей ладонью свой высокий морщинистый лоб и притянула девушку к себе. Всегда спокойная, уравновешенная, на этот раз она не могла сдержаться. Да и нужны ли теперь эти оковы внешнего спокойствия, когда всем им ясно, что этот вечер — вечер большого прощания. Анюта припала лицом к плечу Ольги Петровны, и вдруг они обе заплакали.

Мама, ну скажи хоть ты Анюте, — выкрикнул Алексей Антонович, кусая губы, — скажи ей… скажи, что она должна остаться! Нет… Не это… Мама! Я не знаю, что… Как все жестоко устроено в мире!

Анюта повернула к нему мокрое от слез лицо.

Алеша, я плачу… Но ведь ты знаешь: бабьи слезы — вода. — Она выпрямилась, прерывисто перевела дыхание. — Прошу тебя, когда будешь думать обо мне, не вспоминай, что я плакала. Я не хочу такой остаться у тебя в памяти. Алеша! Вот… я уже не плачу. — Она подбежала к нему, взяла ладонями его голову. — Ты видишь… я не плачу… Алеша, пусть лучше я останусь такой.

И, ударившись плечом о дверной косяк, выбежала из комнаты.

Что же ты молчишь, мама? — в отчаянии сказал Алексей Антонович. — Останови ее.

Ольга Петровна печально посмотрела на сына.

Алеша, проводи Анюту до вокзала.

Колючий северный ветер бил им прямо в лица. Анюта вздрагивала и зябко прижималась к Мирвольскому. Они шли пустыми Точными улицами. Молчали. Алексей Антонович делал шаги как можно короче, и все же удивительно быстро приближались к ним огни вокзала и, отзываясь щемящей болью в сердце, все громче и громче перекликались паровозные свистки. Ветер доносил уже запах угольной гари. Алексей Антонович Спросил Анюту, есть ли у нее деньги. Она сказала: есть. И решительно отказалась взять хотя бы несколько рублей. Тогда Алексей Антонович попросил принять от него подарок. Напомнил, что в день рождения от подарка отказываться нельзя. Остановился, расстегнул пальто и вынул из жилетного кармана своп серебряные часы.