– Не увлекает?
– живо заинтересовался Виктор.
– Неужели вы, такая юная и прелестная, уже столь пресыщены, мадам, что вас не в состоянии увлечь на редкость обаятельный и талантливый отрок?

– В ход пошли комплименты!
– заметила Таня.
– Но непонятно кому.

– Чтобы понравиться вам, я способен на все: даже найти несуществующие достоинства в своей серой особе!
– продолжал охваченный азартом игрока Виктор.

Его заносило на волне вдохновения.

– Повелевайте мной, миледи! Я готов на любой поступок, и моя жизнь теперь целиком в вашем распоряжении! Могу даже упасть к вашим ногам! - и Виктор сделал решительную попытку это изобразить.

Попытку Таня хладнокровно пресекла.

– Ты слишком увлекся. Паяцев я люблю только в оперном исполнении. Желательно в итальянском, - холодно объяснила она.
– И вообще я ухожу.

Крашенинников молча отправился за ней. Они вышли из подъезда. Мелкий, точно просеянный через сито осенний дождик спугнул со скамейки кошку.

– Ну, а ты чего идешь?
– скорбно обратился Виктор к дождю.
– Тебе чего надо? Не видишь, мы гулять вышли? И ты нам, пожалуйста, не мешай.

Дождь не послушался.

– Не стыдно?
– грустно спросил его Виктор и повернулся к неслышно идущей рядом, тихой Тане.
– А свой телефончик ты мне дашь?

Дождю стыдно не было. Таня молчала, словно раздумывала, стоит или не стоит давать номер телефона.

– Твердыня!
– пробормотал Виктор.
– Бастилия! Но, если мне не изменяет память, и ее взяли, Танюша. Вот только не помню, приступом или осадой? Поотшибало память!

– Сбросили атомную бомбу!
– сообщила Таня.
– Одну - на Хиросиму, вторую - на Нагасаки, а третью - на Бастилию. Вот как обстояло дело, Витюша!

– И все янки проклятые?
– легко продолжил обрадовавшийся Виктор. - Неужто до таких кошмариков додумались? Вот ведь до чего докатились!

– Они самые, Витюша!
– подтвердила Таня.
– Империалисты окаянные! И загнивающие! Во Вьетнаме сперва здорово потренировались.

– Какой бы мы отличной были парой, - неожиданно вполне серьезно, резко изменившимся тоном сказал Виктор и остановился.
– Мы с тобой очень подходим друг другу, заметь!

– Что-то пока не замечаю, - прохладно отозвалась Таня, продолжая идти.
– Из чего это следует? И слова переврал...

– Ты обидно равнодушна ко мне, Татьяна!
– заявил Виктор, отправляясь за ней.
– Уж как я ни стараюсь, как ни бьюсь, просто из кожи вон лезу, чтобы тебя пленить и очаровать, а многого не достиг! Все мои усилия пропадают втуне.

– На Земле ничего не пропадает совсем и не возникает из пустоты, - философски изрекла Таня.
– А скажи мне, художник, что ты рисуешь?

– Пишешь, - мягко поправил ее Виктор и улыбнулся в темноте в сторону, чтобы Таня не увидела его улыбки.
– Рисуют дети. О художниках принято говорить "пишут". Как о писателях. Даже не знаю, почему. А пишу я сейчас триптих о войне...

Соврал он спокойно, легко, сам не зная, для чего, просто так, по привычке непрерывно бойко болтать, сочинять и выдумывать.

– Будешь мне позировать?

– В качестве жертвы Освенцима?
– бесстрастно справилась Таня и, словно доказывая справедливость своих слов, прикоснулась к нему худым, остро выступающим бедром.

Растерялся даже находчивый Крашенинников, хотя сразу же быстро, почти автоматически, прижался к бедру потеснее.

– Ну, Таня, - пробормотал он, - это уж слишком... Почему именно жертва?

– А тогда кто же?
– продолжала Таня.
– Я тоже очень пытливая. И мне ведь нужно знать, на что я иду, и хорошенько выяснить все обстоятельства, чтобы решить, соглашаться или нет. Очевидно, во мне тебе мерещится образ юной партизанки с одухотворенным лицом? Или какой-нибудь Анки-пулеметчицы? То бишь Таньки-летчицы?

– Таня, - вдруг снова останавливаясь, тихо сказал Виктор, - а мы с тобой действительно очень подходим друг другу. Ты подумай... Я говорю абсолютно серьезно.

Это и впрямь была редкая для него серьезность. Таня покосилась на своего кавалера. И пообещала подумать. На том они в первый их вечер расстались.

5

Виктор возвращался домой, без конца проверяя, цел ли в кармане драгоценный листок с номером ее телефона. Листок был на месте. Едва добравшись до квартиры, Виктор бросился звонить. Прокрутив диск, он мельком взглянул на часы - поздновато. Она, наверное, уже спит. Но Таня взяла трубку почти сразу. Правда, голос у нее был сонный.

– Это я, - сообщил Виктор и умолк.

Желтый фонарь за окном смотрел на Виктора странными Таниными глазами, одновременно насмешливыми и печальными. Она одна умела так смотреть.