– Что-то ты сбледнул с личика, Витюша, - оповестила его, наконец, потерявшая терпение Тата.
– И очень напоминаешь каменное изваяние. Песен не поешь, к девицам не пристаешь и даже водку не пьешь. Что бы это значило?

– Депрессуха, - буркнул Виктор.
– Жуткий депрессушник одолел, сама видишь! Ни песни, ни девки, ни водяра уже не помогают. Если я умру, Татусик, ты сильно будешь плакать?

– Размечтался! Кретин!
– обозлилась невыдержанная Тата.
– Вечно придуриваешься!

– С этим не поспоришь, - охотно согласился с ней Виктор.
– И разве тебе до сих пор неизвестно, что каким я был, таким я и остался? Хотя ничто не вечно под луной, Татка! И вдруг в один прекрасный день я неожиданно поумнею!

– Ну, это вряд ли!
– безапелляционно объявила Тата.
– Горбатого могила исправит! А мечтать не вредно.

– Нет, ты все-таки действительно здорово огрубела, Татусик, - вздохнул Виктор.
– Видимо, наше общество, особенно мое, на тебя шибко дурно повлияло. Парировать научилась, язвить, пускать шпильки! А девушка должна быть нежной и ласковой, словно предрассветный цветок, когда на нем еще не высохла ночная летняя роса и испуганно дрожит прозрачными капельками, отражая синее небо и зеленую траву.

– А как насчет стихов?
– заинтересовалась Татка.
– По ночам не пишем? Бумагу пока не переводим?

– Когда б вы знали, из какого сора

Растут стихи, не ведая стыда,

Как желтый одуванчик у забора,

Как лопухи и лебеда,

– прочитал Виктор и отложил кисть в сторону.

Татка изумленно открыла рот.

– Ты стихи мои требуешь прямо...

Как-нибудь проживешь и без них,

– категорически заявил ей Виктор и добавил:

– Подумаешь, тоже работа, -

Беспечное это житье:

Подслушать у Музы чего-то

И выдать шутя за свое,

А после подслушать у леса...

– и осекся, замолк, вспомнив лес, избушку на курьих ножках, Таню...

Что случилось с ней, с этой ненормальной?

– А я думала, ты только дурацкие песенки можешь цитировать, - удивленно заметила Тата.
– И уж никак не рассчитывала на Ахматову.

– Меньше думай, - посоветовал Виктор.
– Моя любимая поэтесса, между прочим. И потрясающая женщина, заметь! От ее портрета в синем у меня просто дрожь в коленках.

Вечером он позвонил Тане. Мама сказала, что она еще не возвращалась из института. Перезвонил через час. Отец сообщил, что ее пока нет дома. Круглая сиротка!

Наконец в одиннадцатом часу трубку взяла Таня.

– Поздно шляешься!
– доложил ей Виктор.

– Дело житейское!
– в тон ему отозвалась Таня.
– Что нового?

– Выучил новый стишок, - сказал Виктор.
– Вот послушай:

Мы живем, точно в сне неразгаданном,

На одной из удобных планет...

Много есть, чего вовсе не надо нам,

А того, что нам хочется, нет...

Перехожу к настоящей поэзии, как ты мне в воскресенье приказывала!

Таня немного помолчала.

– А кто это?
– озадаченно спросила она, не слишком обремененная колоссальными знаниями.

– Ага, будущая сценаристка, я-то думал, что ты начитанная девочка! "Как я ошибся, как наказан!" - обрадовался Виктор и тотчас сделал великодушный жест.
– Впрочем, нельзя объять необъятного. Это Северянин. А что нового у вас, мадам? Вы не забыли о назначенной на завтра встрече?

– Я завтра не могу, - сказала Таня.

– Если тебе мама не велит, мы можем не целоваться, а заниматься чем-нибудь другим, не менее увлекательным, - не растерялся Виктор, но в висках противно заныло.

– Витя, перестань!
– попросила Таня.
– Мне трудно тебе объяснить, но ничего не получится...

– Значит, тебе опять трудно мне что-то объяснить? Можешь не объяснять!
– не выдержал и озлобился неопытный в сфере дипломатии Виктор.
– Спокойной ночи!

Он со всей силы ударил по рычажкам отбоя. Как они только не сломались!.. Потом он позвонил Татке и сообщил, что в среду, а может быть, и в четверг, на занятия не придет: дела. Если сможет, пусть она его отметит как присутствующего.

– В пятницу ждать?
– осведомилась Тата.

– "Только очень жди", - попросил Виктор и бросил трубку.

Теперь предстояло узнать адрес этого проклятого ВГИКа...

Танину аудиторию Виктор разыскал без труда. Мимо пробегали довольно импозантные ребята и премиленькие девушки, видимо, будущие кинозвезды. В другое время Крашенинников занялся бы их изучением, но сейчас ему было не до того. Наконец он высмотрел Таню, бредущую чересчур невесело и одиноко в толпе своих жизнерадостных однокурсников, суетливых, как вермишель в кипящем супе.