Шрифт:
Форкиада (Фаусту)
Держи покрепче, что тебе оставлено. Не выронь платья. Демоны подземные Уж за него со всех сторон хватаются, Чтоб унести к себе. Держи, не вырони. Хоть платье не богиня, та — потеряна, Однако ткань в твоих руках — божественна. Воспользуйся неоценимой милостью И улети. Она над миром низменным Перенесет тебя, пока удержишься. Прощай. Вдали, в великой отдаленности От этих мест, с тобою мы увидимся. Одежды Елены превращаются в облака, окутывают Фауста, подымают его ввысь и уплывают с ним.
Форкиада (подбирает с земли платье, лиру и плащ Эвфориона, подходит к просцениуму, подымает вещи, оставшиеся после умершего, кверху и говорит)
Пущу находку эту в дело. Хоть пламя, правда, догорело, Мир и останкам будет рад. Я буду гения наряд Давать поэтам напрокат, Скрывающим одеждой старой Отсутствие живого дара. (Садится на просцениуме у колонны.)
Панталида
Ну, девушки, скорее! От заклятия Колдуньи фессалийской мы избавились. Стряхнули иго ведьмы ненавистное И гнет бренчанья, звуков наваждение, Чужое нам и разуму противное. В Аид толпою следом за царицею, Идущей впереди, под землю спустимся. Как подобает нам, служанкам преданным, У трона Непостижной мы найдем ее. Хор
У цариц свое общество, Рады все их присутствию, С Персефоной, как равные, Под землей они встретятся. Что же делать нам, челяди, Средь лугов асфоделевых, [218] На задворках, обсаженных Тополями и ветлами? Иль мышами летучими Трепетать и попискивать Ради нетопыриного Провождения времени? 218
Средь лугов асфоделевых… — Асфодели — по поверью древних греков, единственные цветы, растущие в Аиде: асфоделями, широко распространенными в Южной Европе, древние греки украшали саркофаги, могилы и урны.
Панталида
Принадлежит к стихиям тот, кто имени Не приобрел и не стремился к высшему. Смешайтесь с ними. Я хочу с царицей быть. И верность наша, а не только подвиги Приобретает нам значенье личности. (Уходит.)
Хор
Свету солнца мы отданы Не отдельными лицами, А все вместе, всем множеством, И в Аид не вернемся мы, Как мы знаем и чувствуем. Но природа бессмертная Обо всем позаботится, Мы, сонм духов ее, На нее полагаемся. Часть хора
Прячась и перебегая в шелестенье тысяч веток, Из корней манить мы будем вверх к побегам соки жизни, То цветов пучки, то листья в волосы себе вплетая. Упадут плоды, созревши, и толпою будут люди Шарить по земле, сбирать их и откусывать на пробу, На колени перед нами, как перед богами, став. Другая часть хора
Мы к поверхности отвесной этих гладких скал прижмемся, Чтоб подслушивать все звуки, будь то шорох камыша, Птичий свист иль голос Пана. Тотчас мы ответим тем же, На жужжание жужжаньем, громыханием на гром, Удвояя отголоски и катя в ответ раскаты Оглушительнее трижды, следом десять раз подряд. Третья часть хора
Сестры! Мы других подвижней, пустимся ручьям вдогонку. Нас к себе потянут далей низбегающие склоны. По отлогостям, все глубже, потечем мы, орошая Поле, пастбище, усадьбу и вкруг дома тихий сад. Кипарисы обозначат линию речного русла, Подымаясь в отдаленье стройно к небу в два ряда. Четвертая часть хора
Вы живите, где хотите. Мы шумливо холм обступим, Где в шпалерах зеленеет виноградная лоза. Целый день там виноградарь, неуверенный в успехе, Доказательство усердья беспримерного дает. Он окапывает лозы то лопатой, то мотыгой, Подрезает их и вяжет по тычинам и жердям. Он к богам и богу солнца обращается с молитвой, Но о нем, слуге радивом, мало помышляет Вакх. Этот бог в беседке дремлет иль болтает с фавном в гроте, Наделенный всем в избытке, нужном для сонливых грез. В бурдюках вино, в кувшинах, из даров и приношений, По углам пещер хранится с незапамятных времен. Но когда помогут боги, первый Гелиос средь прочих, И наполнят рог гроздями, солнцем их позолотив, Оживает сад, который обработал виноградарь, У кустов, где тишь царила, целодневный шум стоит. Скрип корзин, бряцанье ведер, переноска винограда В чан давильщикам, веселым босоногим плясунам. Семеня ногами, люди топчут, давят кучи гроздьев, Брызжет, пенится под ними дивный виноградный сок. И тогда гремят тимпаны, ибо, сняв покровы таинств, Открывается народу в шуме празднеств Дионис. Следом толпы козлоногих и Силена зверь ушастый, Попирается стыдливость, попирается закон. В этом головокруженье глохнут уши, ум мутится, Пьяный тянется за чашей, переполнены кишки. Некоторые крепятся, но пред наполненьем снова Надо от остатков старых выпорожнить бурдюка. Занавес падает.
Форкиада на просцениуме исполински выпрямляется, сходит с котурнов, снимает маску и покрывало и оказывается Мефистофелем, готовым, в случае надобности, объяснить пьесу в эпилоге.
Акт четвертый [219]
Горная местность
Высокий скалистый гребень. Подплывает облако, оседает на плоском выступе горы, из облака выходит Фауст.
219
Четвертый акт написан в 1830–1831 годах. Этот акт и первая картина пятого акта, «Открытая местность», — последние сцены «Фауста», над которыми работал Гете.
Фауст
У ног моих лежат холмы и пропасти. На край горы схожу с предосторожностью Из облака, которое в дни ясные Несло меня над морем и над сушею. Оно, не расплываясь, отрывается И на восток уходит белой глыбою. За ним я наблюдаю с удивлением. Оно клубится, делится, меняется, Все больше упрощая очертания. Мне глаз не лжет. На пышном изголовии Облитых солнцем снежных гор покоится Фигура женщины красы божественной. Юнона ль это, Леда ли, Елена ли? Как царственно рисуется видение! Но вот и нет его. Теснясь, вздымается Оно нагроможденьем туч, подобное Далеким ледникам, в которых светится Великий отблеск дней давно исчезнувших. Но грудь и лоб своим прикосновением Мне освежает полоса туманная. Она спешит принять черты какие-то. Не обманулся я. О, благо высшее Любви начальных дней, утрата давняя! Я узнаю тебя, души сокровище, Взор, встреченный зарею жизни утренней, Порывисто отвеченный, непонятый Взор девушки, которая затмила бы Всех, если бы я удержал ее. Не разрушаясь, как краса душевная, Уходит очертанье, унося с собой Всю чистоту мою, всю сущность лучшую.