Шрифт:
…так ли уж это страшно — жить с заледеневшим сердцем?
Она лежала во тьме, и в этой тьме слышались странные шепотки.
…ты потеряла мать…
…ты потеряла сестру…
…ты потеряла его…
…ты совершила убийство…
…ты убила их всех.
Без тебя мне — лишь тьма, лишь померкшие тускло огни. Но могу ли тебя я вернуть? Ты в иные подался края…
Строки всплыли в памяти. Успевшие забыться строки, ждавшие своего часа.
У неё не осталось ничего: только тьма, только кровь — родных, любимых, чужая…
Кровь на её руках.
— Почему ты не даёшь себе жизни? — голос альва был спокоен. Он не пытался что-то сказать или в чём-то убедить: он просто пытался понять.
Интересно, остальные действительно спят?..
— Я не хочу больше жить. Я не хочу больше ничего. Я хочу умереть.
О, день в мнимом несуществовании был почти хорош. Почти обычным. Почти таким, будто ничего и не было. Но за днём неизменно приходит ночь…
…и темнота.
И время всех потом.
— Когда такие вещи говорятся так просто и спокойно, это начинает внушать некоторые опасения, — Кажется, он даже привстал на локтях, чтобы всмотреться в её лицо. Таша почти чувствовала его пристальный взгляд. — Почему же?
Она смотрела в небо, не моргая.
— Они погибли из-за меня. Мама… А его я почти своими руками убила. Если бы вы знали, какой человек из-за меня погиб…
— Он обманывал тебя. Он играл тобой. Ты сбежала от него поэтому. Почему же сейчас ты о нём жалеешь?
Обманывал. Играл. Внушал, использовал… Какой ерундой кажется всё это в сравнении с тем, что ты никогда больше не увидишь улыбки в его глазах. Какой ерундой кажутся все обиды, когда важным становится лишь то, что ты не успела сказать…
— Потому что хотя бы две вещи были правдой.
— Первая?
— Он любил меня.
— А вторая?
— Я люблю его.
Альв задумался о чём-то.
— И что же не позволяет тебе умереть? — спросил он затем.
— Не знаю. Наверное, Лив.
— Наверное?
— А, может, просто боюсь.
— Значит, ты не хочешь спасти сестру?
— Я не верю в то, что я её спасу. Я не верю в то, что вы можете мне помочь.
— А как же то, что добро всегда побеждает зло?
— Я не верю. Но попытаться стоит.
— А если спасёшь?
— Значит… придётся жить дальше.
Альв смотрел в её лицо.
— Тебе действительно всё равно, что с тобой будет, — сказал он, и в голосе его мелькнуло некое удивлённое понимание.
Таша не ответила. Отвечать не было нужды.
— Ты не боишься смерти, — кажется, он усмехнулся, прежде чем снова лечь. — Просто ты помнишь, что они отдали за тебя свои жизни. И если ты дешёво продашь то, за что они отдали столь дорогую цену — ты никогда не простишь себя. И они тебя не простят.
И отвернулся, не дожидаясь ответа. Знал, что не дождётся.
Таша лежала на спине, неотрывно глядя во тьму. Наверное, долго. Время размывалось во мраке. Но в какой-то миг вдруг наступила тишина, отозвавшаяся звоном в ушах — а потом кто-то коснулся её руки.
— Как ты, Таша?
"Ты"? Впрочем, там, на поляне, черту он перешёл однозначно…
— Ты должен спать, Алексас.
— Позволь мне решать, что я должен, что нет, — она почти видела, как юноша невозмутимо растягивается рядом, в паре аршинов от неё. — Джеми наложил руну, но сами переговоры поручил мне, сославшись на нехватку слов по личной причине… так что можешь задавать любые вопросы: нас не услышат.
— Я не склонна к разговорам.
— Почему же?
На мгновение стало слышно, как тихонько шуршит вереск.
— Я смотрю на звёзды.
Наверное, он сощурился:
— Правда? Позволишь к тебе присоединиться?
— Почему нет.
— Астрономия всегда меня увлекала. Вот, к примеру… прямо над нами должно быть созвездие Ланден. Видишь его?
— Да, кажется.
— Шесть звёзд. Рядом с Короной Лариэта.
— Надо же. Да, действительно.
— Ты действительно её видишь?
— Я уже сказала.
Алексас повернулся набок и, подложив руку под голову, внимательно вгляделся в её лицо.
— Поразительно, — заметил он наконец. — Я даже не беру в расчёт то, что и для меня небо заволочено облаками… нет, я просто поражаюсь твоей способности видеть в небе Пустоши наши созвездия.
Таша упорно смотрела вверх.
— Для начала можно задать пару вопросов касательно наших дальнейших планов и твоих новых знакомых, — посоветовал Алексас. — А там, глядишь, и разговор завяжется.