— Пожалуйста, скажи, чего ты хочешь.

— Я хочу, чтобы ты прекратил себя жалеть и вылез из кровати. Хочу, чтобы ты выполнил одну тяжелую и важную работу. Меня прислал комитет. Они просят тебя отправиться в Прован и выступить от имени Унтанка на Генеральной Ассамблее государств — членов совета.

— Шутишь! — воскликнул Ланарк, садясь. Сладден молчал. — С какой стати они обратились ко мне?

— Нам нужен кто-нибудь, кто прошел институт и знаком с кулуарами совета. Ты работал на Озенфанта. Беседовал с Монбоддо.

— С первым я рассорился, а второй мне не понравился.

— Хорошо. Будешь в Проване, встань и обличи их от нашего имени. На этот раз нам не нужно, чтобы нас представлял дипломат, мы хотим человека бестактного, который бы в точности обрисовал делегатам других государств, что здесь происходит. Используй свой нос и верни толику нашей вони к ее первоисточнику.

Ланарк принюхался. В воздухе чувствовался знакомый неприятный запах.

— Пошлите Гранта. Он разбирается в политике.

— Ему никто не доверяет. Да, он разбирается в политике, но он хочет ее изменить.

— Ритчи-Смоллета.

— А для него политика — темный лес. В каждом встречном видит честного человека с добрыми намерениями.

— Гау.

— Гау владеет долей в «Кортексине», компании, из-за которой мы попали в беду. Шумит вовсю, но только делает вид, что сражается с советом.

— А ты?

— Если я уеду из города больше чем на неделю, власть парализует. Контролировать администрацию будет некому, а среди слуг народа полно таких, кто норовит слинять при первом удобном случае. Отовсюду только и жди неприятностей, как снаружи, так и изнутри.

— Итак, меня выбрали, потому что все остальные друг другу не доверяют, — заключил Ланарк.

Пьянящее возбуждение зародилось в нем, и он нахмурился, чтобы не выдать себя. Он представил себя на трибуне или, быть может, на пьедестале; огромная аудитория внимает благоговейно его простой и немногословной, но выразительной речи об истине, справедливости и братстве. Он спросил внезапно:

— Как я доберусь до Прована?

— По воздуху.

— Но придется пересечь эту самую зону — как ее — интракалендарную? То есть…

— Интеркалендарную зону? Да.

— Я стану намного старше?

— Не исключено.

— Нет, я не согласен. Хочу остаться вблизи Сэнди. Помогать ему расти.

— Это понятно, — серьезно кивнул Сладден. — Но если ты любишь своего сына… если любишь Риму… то станешь защищать в Проване их интересы.

— Моя семья находится сейчас в безопасном районе. Они живут с тобой.

Сладден невесело улыбнулся, встал и прошелся по отсеку.

— То, что я тебе расскажу, знает, кроме меня, только один человек. Пока не прибудешь в Прован, молчи, но там поведай об этом всему миру. Опасность грозит всему региону Большого Унтанка, и это не только эпидемия брюшного тифа, хотя и она не исключена. Миссис Штцнгрм подвергла анализу образцы яда (двое пожарных, доставив их, умерли), и она говорит, яд начал просачиваться внутрь через пермский пласт. Как тебе, вероятно, известно, континенты (правда, не постоянно) плавают на сверхплотной массе из расплавленной…

— Не морочь мне голову наукой, Сладден.

— Если не ликвидировать загрязнение, нас ждут толчки и оседание земной коры.

— Нужно что-то с этим делать! — в ужасе выдохнул Ланарк.

— Да. Что с этим делать, знает институт. Необходимые машины принадлежат существу. Только совет может принудить их действовать вместе.

— Я отправлюсь, — спокойно произнес Ланарк, обращаясь в основном к самому себе. — Но перед этим я должен повидать мальчика.

— Оденься в ризнице, и я тебя к нему отвезу, — быстро подхватил Сладден. — И кстати, если не возражаешь, мы назначим тебя провостом: лордом-провостом Большого Унтанка. Это ничего не значит — я по-прежнему остаюсь главой исполнительной власти, — но вокруг тебя будут люди с титулами, и, чтобы внушить им уважение, тебе тоже не помешает титул.

Ланарк накинул на себя старое пальто, похожее на халат, сунул босые ноги в измазанные глиной полуботинки и вслед за Сладденом спустился в ризницу. В его душе соперничали щемящая любовь к Сэнди и восторженная любовь к собственной важной персоне, провосту и делегату. Ничто не мешало диалогу между этими двумя чувствами. Для Ланарка была готова теплая ванна, потом он сидел, завернутый в купальный халат, Джек брил его и стриг, а Фрэнки делала маникюр. Он надел на себя чистое новое белье, носки, рубашку, синий галстук, костюм-тройку из серого твида, отполированные до блеска черные полуботинки; затем удалился в туалет, сходил в пластмассовый горшок, вставленный в унитаз, и насладился сознанием, что не должен за собой убирать. Над заделанной раковиной висело зеркало; на противоположной стене находилась аптечка с зеркальной дверцей. Приоткрыв ее, Ланарк сумел разглядеть себя в профиль. Джек сбрил ему бороду и подстриг усы. Седоватые волосы, надо лбом поредевшие, за ушами топорщились копной — впечатляющая, достойная государственного мужа прическа. Вытянув руки по швам, он спокойно произнес:

— Говоря, будто совет сделал для Унтанка все возможное, лорд Монбоддо лжет нам — или повторяет чужую ложь.

Ланарк вернулся в ризницу, и Сладден сопроводил его к длинному черному автомобилю, стоявшему перед порталом собора. Они забрались на заднее сиденье, и Сладден бросил шоферу:

— Домой, Ангус.

Пока автомобиль мчался по городу, Ланарк, занятый собой, мало что заметил, за исключением пронзительной вони, особенно над речным руслом, на великолепном новом мосту из бетона. На потрескавшемся иле там и сям валялись груды вздувшихся мешков из черного полиэтилена.