А смотрите-ка, все же к нему идут. Он пробежал описок новой группы: знакомые всё лица. И прежний групорг Полунин, и этот медлительный Николай Зубов, и, что удивительнее всего, сама Тамара Белковская… С новосельем вас!

В институте новость. Организована кафедра: кафедра автоматики и телемеханики. Вот как шагает время! И вместе с тем шагнул еще на одну ступеньку Григорий Мартьянов. Он заведующий кафедрой, как вы догадываетесь, доцент, в окружении студенческих списков, лекционных и лабораторных расписаний, учебных программ — всех полагающихся отличий.

Теперь не было уже к его услугам готового курса, кем-то давным-давно составленного, проверенного в многолетних чтениях. Теперь все Мартьянову приходилось создавать заново, самому, на пустом месте. «Основы телемеханики и диспетчеризации управления энергосистемами». Сам сочиняю и сам читаю. Ему предоставлялась полнейшая свобода дать волю своей склонности: обобщать, классифицировать, подводить основы. Тяжкая свобода!

Весь свой опыт, набранный на диспетчерском пункте Центрэнерго, и за экспериментальным столом, и в дискуссиях на комиссии Академии наук, и в собирании своей библиографической картотеки, и в чтении — чего скрывать! — баскинских статей, — весь свой багаж бросил сейчас Мартьянов в котел этого мучительного сочинительства. Первый, пробный курс телемеханики. Без учебников, без каких-либо пособий. Все на полное его усмотрение и на полную его ответственность. Перед кем же ответственность? Мартьянов думал о том, что опять могло ожидать его в аудитории. Те же тридцать пар глаз, настороженных, любопытных и беспощадно насмешливых глаз, перед которыми придется выворачивать плоды своего сочинительства.

Необъяснимо, казалось бы, а к нему на курс по новой специальности потянулись гурьбой. Может быть, тяга к новшеству? Автоматика, телемеханика — мода! Но больше всего потя нулись из его прежней группы во главе с Белковской. И это после всех стычек, после знаменитого «бунта» и после того, что Мартьянов настоял все же на своем, продолжая угнетать бедное студенчество инквизиторскими упражнениями и задачками. Кстати, он и не собирается от этого отказываться, хотя и стал еще на ступеньку солиднее. Что ж, если знаете, на что идете… При случае он готов это подтвердить. Случай не замедлил представиться.

Дни подготовки к курсовому проектированию. Весенняя пора, когда все за окном манит к себе и когда, как назло, студент должен сидеть дни и ночи напролет, отворачиваясь от соблазнов, за листами чертежей, за объяснительными записками. Мартьянов давал на кафедре консультацию. К нему входили поодиночке, расстилали листы. Он выслушивал объяснения, водил по схемам крепким указательным пальцем с пушком рыжеватых волосков. Строгий, неукоснительный палец! Сколько студенческих глаз следили с опаской за его маршрутом! Мартьянов не упускал случая отметить самую ничтожную ошибку, описку, небрежную линию.

Одной из первых была в тот день Тамара Белковская. Она как-то изменилась в последнее время. Стала взрослее, что ли, образумилась. И личико более осмысленное. Еще бы — редактор факультетской газеты, член комсомольского бюро. Но чего она так вырядилась сегодня — на консультацию, словно на бал? И ведь знает наверняка, что ей идет. «Ну ничего!» — угрожающе подумал он.

— Прошу! — указал на стул с холодной вежливостью и, чтобы не встречаться с ней взглядом, справился по тетрадочке, какая же у нее тема.

Сначала все шло благополучно. Белковская развернула рулончики схем и, поигрывая изящным карандашиком с цепочкой, объясняла устройство разной телемеханической аппаратуры. Кратко, связно. Он даже позавидовал ей втайне: вот как она умеет растолковывать. Ему бы частицу такого умения вместо всегдашних его рубленых фраз и скупых переходов: «отсюда имеем», «как очевидно»…

Конечно, он прошелся пальцем по схемам, постучал в нескольких местах: «Эге! А здесь не так!» Но, в общем, вполне нормальные придирки, обещающие, что все, кажется, сойдет.

Белковская приободрилась и даже раза два поправила кокетливым движением свою короткую стрижку.

Мартьянов снова предпочел заглянуть в тетрадочку. И вдруг задал вопрос:

— Ну-с хорошо. В отдельных устройствах вы разбираетесь. А как представляете себе, по каким признакам можно их распределить?

Вот оно: распорядок и классификация — его вечный конек!

Белковская замялась, теребя бантик на платье. Возможность разделить по принципу действия, по роду сигналов… И куда девалась ее уверенность, ее способность толково рассказать. И что она городит!

— Нет, это не так! — отрезал он.

И через несколько фраз прервал уже совсем обидным тоном:

— Ну что вы! — и брезгливо поморщился.

Он уже забыл, что всего несколько минут назад собирался ее похвалить — первый раз за все месяцы похвалить. Подумаешь, знает по кусочкам! Лоскутное представление… А общий взгляд, широкое понимание — никакого! Типичная психология гусыни.

И он уже почти с презрением окидывал ее неуместный наряд.

Мне трудно сразу разобраться одной, — проговорила она, ища в нем хоть каплю сочувствия.