Унтер-офицер Роберт Рупп пессимистически заключает:

«Все вокруг в унынии. Я тут подумал, а не написать ли мне Марии [жене] письмо, чтобы хоть оно было в кармане на тот случай, если мне уже не суждено будет вернуться домой».

Два дня спустя погибших из их роты грузили в кузова машин, которые после этого на буксире (неисправную из-за простреленного радиатора) подтянули к их позициям. «Там был и X., с обручальным кольцом на пальце», — пишет Рупп. Какой-то унтер-офицер, из командиров отделений, сказал ему: «Кажется, их взвод полег в полном составе». О боевом духе говорить не приходилось — царила всеобщая подавленность. Как утверждает Рупп: «Даже разговаривать не хотелось». Последовала традиционная церемония раздела нехитрого солдатского имущества павших товарищей среди сослуживцев. «Печальная обязанность», — заключает Рупп. Месяц спустя ротой командовал лейтенант (обычно это майорская должность). Другого лейтенанта ранило в первые же сутки пребывания на передовой. Он признался одному из друзей Руппа, что «командир роты требует бессмысленных жертв, а меня явно сочтут здесь за труса». Подобные эпизоды лишь усугубляли всеобщее уныние. Командир роты получил ранение в ногу, а его рота вынуждена была залечь под огнем противника. «Ну, ничего, трусы проклятые, — выкрикнул он своим солдатам на прощание, — как только смогу стоять на ногах, я вам покажу, что значит атаковать». Потребовалось еще 13 человек раненых, чтобы доказать его неправоту. Даже ротный ординарец получил рану в живот, другой солдат был ранен в лицо. «Выбыл 61 человек, — отмечает Рупп, — это не считая больных». Это означало, что рота в 176 человек, а нередко бойцов было куда меньше, с 22 июня потеряла больше трети личного состава. Такая статистика потерь кого угодно в депрессию вгонит.

Немецкая дивизия насчитывала в среднем 16 860 человек. К концу июля общее число потерь оказалось эквивалентно численности 10 дивизий. В августе дела обстояли похуже — 11,6 дивизии, а к концу сентября из списков личного состава оказались вычеркнуты еще 8,6 дивизии. Воистину войска Восточного фронта побеждали, истребляя себя. Накануне начала наступления на Москву Гитлер недосчитался уже 30 дивизий, или около полумиллиона человек. Эта цифра превосходит численность огромной группировки — группы армий «Север», составлявшей 26 дивизий. Считалось, что этого количества сил хватит для осуществления операций на Ленинградском участке. Что же касается группы армий «Юг» — то цифра в 30 потерянных дивизий составила бы три четверти ее численности и три пятых от группы армий «Центр» на июнь месяц.

К сожалению, по этим беспристрастным цифрам никак нельзя судить о том, каким образом растущие потери влияли на боевой дух остававшихся в строю солдат и офицеров. Давление, оказываемое на них войной, можно подразделить на три категории — физическое, моральное и психологическое. И эффект от каждого со временем накапливался. И боевой дух, и психология солдат Восточного фронта незаметно, но неуклонно менялись. Фюрер мог сколько угодно разглагольствовать о непобедимости вермахта, о героизме его солдат, о скором и победоносном завершении кампании в России, однако письма содержали совершенно иные свидетельства. В них неглупые, зачастую образованные люди задавали один и тот же вопрос: оправданы ли приносимые жертвы величием цели? Один солдат в письме своему бывшему школьному учителю извиняется за «долгое молчание» — целых два месяца не писал. Но дело не только в этом.

«Разница между тем, что вы мне внушали, и тем, что мне здесь приходится видеть и переживать, огромная. И я просто не в состоянии описать здешнюю обстановку, не испытывая конфликта со своей совестью».

Контраст между немецким фронтом и тылом на самом деле был разителен. Давление расходилось по двум направлениям. С одной стороны, солдат предпочитал в письмах родным не откровенничать сверх меры, заботясь об их душевном покое. И, в свою очередь, те тоже не могли себе вообразить, что сваливается на голову солдат. Пехотинец Гаральд Генри, хотя и предельно откровенный со своим дневником, преодолевал себя, сочиняя очередное письмо домой.

«Мать пишет, как мучит ее осознание того, что нам здесь приходится испытывать. Может, вообще ничего не писать, а одни только приветы да поздравления?»

Существовало несколько факторов, позволявших солдатам Восточного фронта переносить боль от потерь и тяготы войны. По мере того, как солдат набирался фронтового опыта, он становился циничнее. Доктор Штёр, например, вспоминает о том, что «своими ушами слышал, как в ходе польской кампании при штурме Брестской крепости немецкие солдаты пели национальный гимн Германии». И Штёр считал, что именно — обыденный патриотизм вкупе с боевой выучкой и позволял немецкому солдату выживать.

«Все поступали здесь по раз и навсегда определенному шаблону. Пригнись! Прикроешь меня, а я атакую! Приказы и приказы, ничего, кроме них. И естественное желание уцелеть растворялось в этом море приказов, процесс обретал автоматизм».

Свежие продукты, в частности, овощи, доступные летом, осенью доставать стало все труднее. Изматывающие марши, постоянные схватки с неприятелем явно не способствовали регулярному и упорядоченному приему пищи — ели урывками, второпях проглатывая кусок. Продолжительные интервалы между приемом пищи вызывали у многих расстройство желудка. Сказывались и накопившиеся за четыре месяца кампании усталость и истощение. Иммунитет понижался, что приводило к повышению случаев инфекционных заболеваний. О соблюдении элементарных мер гигиены говорить вообще не приходилось. Перспектива зимовать в этой стране и тревожила, и удручала.

Отчет медслужбы полка СС «Лейбштандарт «Адольф Гитлер» говорит о недопоставках почти на треть необходимого провианта. Отмечается, что «в особенности плохо обстоят дела с поставками жиров», также крайне не хватает витамина С. Доступность в летнее время свежих овощей и фруктов компенсировала недостаток витаминов, но с наступлением осени проблема усугубилась. Что, в свою очередь, приводило к «росту числа выбывших по причине инфекционных и других заболеваний». Вот что писал начальник медслужбы полка СС «Лейбштандарт «Адольф Гитлер»:

«Помимо исхудания понизился иммунитет, в случае возникновения болезней увеличился период выздоровления. Отмечены случаи пролонгации заживления ран, куда чаще наблюдаются всякого рода осложнения. Все это происходит по одной причине — хроническое недоедание вследствие нерегулярных поставок продуктов питания».

Потери личного состава разлагающе действовали на боевой дух солдат вермахта. Той романтически настроенной и бесшабашной армии, которая на рассвете 22 июня 1941 года пересекла границы Советской России, уже не было и в помине. Многие из тех, кому выпало сражаться на Восточном фронте, младшие офицеры и унтер-офицеры, были участниками Первой мировой войны. Те, кто был моложе, кому едва перевалило за 40, служили в боевых частях и при штабах. Им было труднее переносить лишения и невзгоды этой грозившей затянуться кампании в стране, не имевшей ничего общего с уютной, комфортабельной и сытой Францией. Петер Бамм пишет о ветеранах Первой мировой, как об «особой публике». По его словам, «все они приветствуют друг друга со старомодной учтивостью».