– Думала так, – рассказывала сейчас Алине, – будет стучаться, не открою, пусть идет куда хочет. А завтра скажу, если спросит, что спала или ходила гулять.

Однако недолго дверь оставалась запертой. Не выдержала Вера, вышла на улицу, решив, что Андрея мог кто-нибудь задержать, могли девчата подшутить: нет, мол, ее дома.

Студенты в разноцветных майках играли в волейбол. Другие стояли, видно, ожидая своей очереди поразмяться с мячом, сидели на примятой, порядком запыленной траве.

Слева, с вишневой улицы, доносилось неспокойное щебетание птиц, облюбовавших себе там уютные гнездышки.

Андрея не видно…

Вечер был тоскливый, мучительный, бестолковый. Не прочла Вера больше ни строчки. И долго не могла уснуть. Иногда думалось, что Андрей не пришел нарочно, что ему не интересно сюда ходить, и эта жуткая догадка так начинала бередить сердце, что дышать нечем, в пору подняться с постели, выйти на свежий воздух…

Погасли на улице фонари, и в комнате стало так темно, что Вера растерялась: никогда не видела такой темени, в это время она обычно крепко и сладко спала. Закрыла глаза, еще раз попыталась забыться, успокоиться… Прошла вроде одна минута, а открыла глаза – в окна исподволь вползал рассвет…

– И я поняла, – продолжала Вера, – что полюбила Андрея. Полюбила сильно, всем сердцем, навсегда.

– А были ли у тебя сомнения? – взволнованно спросила Алина. – Переживала ли потом от всяких мыслей? Понимаешь?..

– Всякое было, – тихо ответила Вера. – Сомневалась, подчас разное думала, мучилась, но ни на минуту не переставала любить.

– А мне все время тяжело, – призналась Алина. – То чувствую, близок он мне, и становится страшно, сомнения одолевают, будто иду не в ту сторону. В другой раз он кажется странно далеким, и я места себе не нахожу… За что ни возьмусь, ничто не мило. Читать сяду – между строчек его вижу.

– Ты не веришь ему? – прикоснувшись к руке сестры, сочувственно спросила Вера.

– Сама не знаю, – чуть не в отчаянии заговорила девчина. – Иной раз вроде верю, иной… Нет-нет, скорей всего – не верю! А хочу верить, хочу видеть его самым лучшим на свете! Понимаешь?..

– Он знает о твоем чувстве?

Алина отложила книгу на остывший припечек, склонилась к сестре:

– Мы ни разу не встречались с глазу на глаз, ни разу не разговаривали как близкие люди, но мне кажется, что он все знает, видит.

– А может быть, и ему тяжело? Как думаешь? Теперь-то я хорошо знаю, что в те часы, когда я переживала, Андрею тоже бывало нелегко. Сколько тех горьких часов прошло, пока улыбнулось счастье! Зато настоящим оно стало. Андрей навеки мой… Давно мы не вместе, но и сейчас я представляю, вижу его только таким.

– Счастливая ты, Верка, счастливая! – Алина по-детски доверчиво обхватила руками сестру за шею, прижалась щекой к ее плечу. – Иди уж, ложись, отдыхай, а я еще чуточку почитаю…

Ночь наступила раньше, чем ждали ее. Пройдено совсем немного – еще встречаются посты и дозоры соединения, а лес уже окутали густые сумерки.

Впереди Андрея идет проводник – связной одного из местных отрядов. Пожилой, лет шестидесяти, высокий, сутулый, длинноногий. Вроде бы колени не сгибаются, а шаг его широк, походка спорая. Андрею трудно шагать за ним след в след, маленькому Зайцеву и того труднее, а Миша Глинский, не привыкший к походам, так совсем еле поспевает, не отстать бы. Снег в лесу глубок, местами чуть не по пояс. Проводник ведет их малоприметными, одному ему известными тропами, а то и вовсе без троп. Надо остерегаться: путь лежит мимо немецких гарнизонов.

Зима уже подходила к концу, но морозы иной день еще держались крепкие, метели выдавались затяжными, лютыми. Отряд Сокольного был теперь далеко от своих баз. Вот уже два месяца, как он вместе с десятком других отрядов под командованием Васильева идет рейдом по районам своей и соседних областей. И когда довелось остановиться неподалеку от родной деревни, Андрей решил осуществить то, о чем не раз мечтал: сходить проведать мать, встретиться с братом. Началась война – не привелось повидаться с матерью, даже справиться о ее здоровье не удалось, а сейчас самый удобный случай.

С этим и наведался Андрей к Климу Филипповичу. Секретарь обкома выслушал просьбу без вдохновения, озабоченно глянул в окно на тревожный, прямо-таки алый закат, сказал:

– Не могу отказать тебе, Андрей Иванович, а всякому другому, пожалуй, отказал бы. Дорога неблизкая, – провел он пальцем по квадратику карты под слюдой планшета, – и не больно-то гладкая.

– Я быстро обернусь! – заверил Андрей.

– И чтоб легче тебе было слово сдержать, советую взять с собой одного здешнего человека. С завязанными глазами выведет, куда скажешь. Знаю его давно.