Из-за нее.

Он этого не сказал, но, несомненно, именно это имел в виду.

— Мне нужно наверх! — рявкнул он в темноте. — Пора записать на свой счет еще пару-другую кровососов.

— Скоро утро. Может быть, тебе лучше отдохнуть? Мне кажется, ты плохо себя чувствуешь.

— Мне нужен хороший бой.

Звук шагов стих, Лукан остановился. В темноте Габриэлла услышала шорох ткани, будто он снимал с себя одежду. Женщина медленно продвигалась вперед на звук, вытянув вперед руки. Сейчас они находились в какой-то комнате, она нащупала справа от себя стену.

— В библиотеке у тебя горело лицо. И голос был… какой-то странный.

— Мне нужна пища. — Слова прозвучали глухо и угрожающе.

Почувствовал ли он, как она нервно отступила? Вероятно, да, потому что Лукан рассмеялся, как-то холодно и горько, словно ее страх и неуверенность забавляли его.

— Но ты ее уже получил, — напомнила ему Габриэлла. — Это было вчера ночью. Разве крови миньона, которого ты убил, тебе недостаточно? Ты же сказал, что вам нужно питаться раз в несколько дней.

— Ты успела стать специалистом в этом деле? Твои способности меня впечатляют.

Небрежно, со стуком упал на пол один ботинок, затем другой.

— Нельзя ли включить здесь свет? Я тебя не вижу…

— Не надо никакого света! — рявкнул Лукан. — Я тебя отлично вижу. Я чувствую запах твоего страха.

Габриэлла испугалась не столько за себя, сколько за него. Он был не просто на грани срыва, с ним происходило что-то ужасное. Ей казалось, сам воздух вокруг него раскалился от ярости. В темноте она чувствовала эту ярость, как невидимую силу, которая отталкивала ее.

— Лукан, я сделала что-то не так? Я не должна находиться в бункере? Если ты изменил свое решение на этот счет, так знай, я тоже считаю, что мне не следовало приезжать сюда.

— Тебе больше негде спрятаться.

— Я хочу вернуться домой.

Габриэлла почувствовала, как ее обдало жаром, будто он посмотрел на нее.

— Ты не можешь вернуться домой. Ты останешься здесь, пока я не приму другого решения.

— Но это похоже на приказ.

— Это и есть приказ.

Теперь и Габриэлла пришла в ярость.

— Лукан, верни мне мобильный телефон. Я должна позвонить друзьям и убедиться, что с ними все в порядке. А затем я вызову такси и поеду домой, мне нужно разобраться со всем, что свалилось на мою голову.

— Об этом не может быть и речи.

Звякнуло оружие, затем раздался резкий звук выдвигаемого ящика.

— Теперь ты в моем мире, Габриэлла. И мое слово здесь — закон. Я выпущу тебя отсюда, когда решу, что тебе ничего не угрожает.

Габриэлла едва сдержалась, чтобы не выругаться.

— Послушай, может быть, днем твое великодушие и благородство вновь к тебе вернутся, только не думам, что я опять в это поверю.

От злобного рычания у нее зашевелились волосы на затылке.

— Ты не понимаешь, что на поверхности сразу же погибнешь без меня? Если бы не я, ты погибла бы в первый год своей жизни!

Габриэлла оцепенела.

— Что ты такое говоришь?

Лукан молчал.

— Что это значит, что я погибла бы?..

— Я был там, Габриэлла, — сквозь зубы прошипел Лукан. — Двадцать семь лет назад на автовокзале Бостона на беззащитную молодую мать с ребенком на руках напал Отверженный. Я был там.

— Моя мать… — растерянно пробормотала Габриэлла, сердце бешено заколотилось в груди. Она нащупала у себя за спиной стену и прислонилась к ней.

— Он успел прокусить ей горло и пил ее кровь. Я почувствовал запах крови и направился к автовокзалу. Я успел, иначе он убил бы ее, а затем и тебя.

Габриэлла не верила своим ушам.

— Ты спас нас?

— Я дал твоей матери шанс убежать. Он выпил у нее слишком много крови, и ее уже ничто не могло спасти. Но она хотела спасти тебя. И она побежала, держа тебя на руках.

— Нет, она не хотела меня спасти, она меня бросила. Оставила в мусорном баке, — сдавленно прошептала Габриэлла, вновь почувствовав нестерпимую боль обиды брошенного ребенка.

— От укуса у твоей матери случился шок. Она перестала соображать, что делает. Ей казалось, что она спрятала тебя, положила в безопасное место.

Господи, сколько лет она хотела узнать правду о своей матери. Сколько разных оправданий ее поступка придумывала. И все они, как оказалось, были слишком далеки от истины.