Джоанна снова коснулась его, но иначе, по-сестрински: взяла его за плечо и слегка встряхнула.

— Это не может оставаться так тяжело. Мы должны дать этому уйти.

— Мы оба?

— Все мы, — ответила она. — И Бог тоже. Я просила его об этом.

— Время от времени об этом просят все.

На миг она сжалась. Казалось, она вот-вот заплачет.

— О Боже! Я хотела бы, чтобы нам не нужно было лгать.

— Мы можем сказать правду и принять то, что последует.

Она скрестила руки на животе.

— Нет. Я не могу допустить этого. Как заплачу за это я — мне все равно. Но не мой ребенок. Господь свидетель: не мой ребенок.

Айдан склонил голову. Он тоже не мог осудить это, он тоже должен был защитить ребенка. Но…

— Нас будут видеть вместе, — сказал он. — Часто, если я хочу сделать что-то для малыша. Мы никогда не сможем сказать правду; мы никогда не осмелимся намекнуть на нее. Мы должны притворяться в совершенстве, что мы друг для друга не более чем родственники и, со временем, друзья. Ты думаешь о том, как тяжело это будет?

— Постоянно, — ответила она. Потом глубоко вздохнула, словно чтобы собраться с силами, и обняла его так целомудренно, как только смогла. — Видишь? Это возможно. Пройдет время, и это будет легче.

Он выскользнул из ее объятий, пока никто из них не сломался, и заставил себя улыбнуться.

— Быть может, так. Легче… Бог да дарует нам.

— У него не будет другого выбора, — отозвалась Джоанна.

Джоанна не хотела, чтобы ее сопровождали до дома ее мужа, но ей пришлось смириться с этим, и в придачу еще с лошадью: серым мерином Айдана. Это была в некотором роде месть за тот выбор, перед которыми она поставила себя и Айдана. Это был залог того, как им быть дальше.

Айдан оставил ее в воротах, поцеловал ей руку на прощание. Джоанна прижала руку к груди, а Аймери снова поднял крик. Он снова хотел, чтобы были лошади, и мужчины в алых одеждах, и стук и звон, когда они ехали через город. Он был сыном своей матери.

Это происшествие, поднявшее такую бурю в сознании Айдана, отняло у него чуть больше часа. Было едва за полдень. Он был чуть дальше от места, куда направлялся, и путь стал, пожалуй, несколько легче. Это была почти добрая судьба — случай, который заставил Джоанну бежать из дома ее матери при известии о его возвращении и поставил ее на его пути.

Почти.

Он отвернулся от ворот и женщины в воротах, к Башне Давида.

Высокий Двор Иерусалимского Королевства едва начал разъезжаться после свадьбы принцессы. Бароны задерживались, смакуя новые интриги, теперь, когда в королевстве был новый лорд, исподтишка поглядывая, не проявляет ли король признаков враждебности или чрезвычайного дружелюбия к мужу своей сестры. Видеть было почти нечего: чета новобрачных удалилась в свои новые владения Джаффа и Аскалон, а Балдуин сидел в Иерусалиме, правил королевством так спокойно, как только позволял двор.

Айдан дал новую пищу для разговоров: явившись во главе отряда сарацинов, в сарацинском одеянии, с сарацинским мечом, подтвердив все истории и сплетни, бежавшие впереди него. Едва он отдал груму поводья своей лошади, как на него обрушилась волна. Его мамлюки ощетинились; он приказал им выстроиться сзади, встречая град вопросов улыбкой и шуткой.

— Так вы позволите мне войти в дверь прежде, чем я запою об ужине?

— Так входите, — закричал кто-то, — и побыстрее, пока мы не умерли от любопытства.

Айдан засмеялся и быстро пошел вперед. Ему уступали дорогу; его сорвиголовы шли в шаге позади него. Он не мог, вежливость не позволяла, оглянуться, но он знал, что они вышагивают, положив ладони на рукояти и высоко держа увенчанные тюрбанами головы.

Зал был великолепен, украшен новыми драпировками, оставшимися после свадьбы Сибиллы, и заполнен великими королевства сего. Она замерли, когда Айдан вошел. Голоса смолкли. Его шаги были отчетливо слышны в тишине, как и звон оружия мамлюков, и вздох, который двигался по толпе впереди них, долгий и медленный.

Высокий Двор видел такие спектакли и прежде, встречая посольства неверных. Но никогда такое посольство не возглавлял один из лордов Запада. То, что это был Айдан, видели все. Он был в сарацинском халате, но носил его, как франкскую куртку, с оттенком щегольства. Его волосы были подстрижены по-франкски, но бороду он не сбрил. Тюрбана на нем не было, но он носил шапочку, какие носили и на Востоке, и на Западе.

Он знал, как он выглядит. Он замечал все, пересекая это поле множества битв, каким был Высокий Двор. Здесь были все, все, кто имел вес в королевстве, не только вассалы Балдуина, но и великое лорды Антиохии и Триполи, посольства как с Востока, так и с Запада, и папский легат со свитой, и сборище рыцарей из-за моря: часть тех, кто приплыл с новым графом Джаффы и Аскалона.