– А почему ты вообще поднялся на чердак? – возвысив голос, обратился он к Альберту. – Ты приехал, позвонил, тебе не открыли. Ты достал свой ключ и вошел в дом. Если бы я был на твоем месте, то отправился бы в спальню или на кухню… Но не на чердак. Туда вообще редко кто забирается.

– Все указывало на то, что отец дома, – неохотно признал Альберт. – В пепельнице дымилась сигарета, стояла недопитая чашка чая, еще теплая. Так вот… Я подумал: мало ли что могло с ним случиться? Поэтому решил сделать обход дома. И нашел тело.

– А рядом с ним лежала записка, – не унимался Жидков. – Прямо на полу?

– На журнале, – бормотнул Альберт. И уже более внятно пояснил: – На каком-то старом журнале. Милиция решила, что отец начал выкладывать из сундука вещи, и тут… Крышка упала. Там на ней такая металлическая скоба, она вонзилась ему прямо в затылок.

– Какая гадость! – с отвращением сказал Шубин.

Альберт с Жидковым посмотрели на него с неудовольствием.

– Вам стоит выбрать для себя что-нибудь другое, – поспешно сказала Лариса, сообразив, что он имеет в виду шампиньоны.

И тут раздался робкий голос профессора, который спрашивал, не может ли он уже сделать заказ.

– Да, да! – воскликнула пристыженная Лариса. – Сейчас мы все выберем для себя еду.

– И много Макар успел выложить из сундука вещей на пол? – не отставал Жидков. Он уже вошел в раж и решил докопаться до истины во что бы то ни стало. – Кстати! Может быть, и эту самую записку, о которой ты упорно не хочешь говорить, он тоже достал из сундука?! Что, если этой записке лет сто? Или хотя бы лет двадцать?

– Это новая записка, – коротко ответил Альберт и неожиданно добавил: – Там еще была лента. Или, точнее, бант.

Он замолчал, потому что к столу приблизился все тот же официант с блокнотом и карандашом наперевес. Официант уже взял себя в руки, но все-таки старался не смотреть на Шубина, уродующего красивое меню в кожаной обложке.

– О! – оживился профессор О’Нейл. – Я очень проголодался. Можно заказывать?

Он принялся перечислять блюда, обращаясь непосредственно к Ларисе. Когда дело дошло до жюльена, она с тревогой спросила:

– Вы уверены, Джеймс, что хотите грибов?

– Хочу, – подтвердил профессор.

– В России их плохо готовят. – Она понятия не имела, как Шубин отреагирует на это. – Не грибы, а дрянь какая-то получается.

– О! – удивился ирландец. – В ресторане при гостинице сегодня утром я ел очень хорошее грибное блюдо.

– Наверное, там повар – иностранец, – не сдавалась Лариса.

– Я все-таки рискну.

– Ненавижу приезжих, – громко сказал Альберт. – Если уж тебя потянуло в великую страну, то будь любезен говорить по-нашему.

– Да-да, – пробормотал Жидков. – Индия тоже великая страна. Когда соберешься туда съездить, не забудь выучить хинди.

– Это две разные вещи, – надменно ответил Альберт. – Даже глупо сравнивать. Что такое Индия? Жара, коровы на дороге да сандаловые палочки… У нас же – Ломоносов! Менделеев! Пушкин с Лермонтовым!

– И этот еще, – вставил Шубин. – Который «Ширли-мырли» снял. Хороший режиссер. Мы в кондитерской все его очень поддерживаем.

– Мы с тобой говорили про вещи, которые Макар успел достать из сундука. – Жидков упорно возвращался к главной теме дня. – Что там был за бант? Ты сказал: там был бант.

– Ну… Бант. Из красной капроновой ленты. Девочки в косы вплетают такие ленты. А что?

– Анечкин, наверное, бант-то? – уточнил Жидков. – Раз он в сундуке лежал?

Лариса не знала, кто такая Анечка. Однако, услышав это имя, Альберт как-то весь съежился, утратив апломб, и теперь уже не только залысины, а весь его высокий лоб от выступившего пота сделался влажным.

– Какая разница? – ответил он и, схватив вилку, принялся крутить ее в руках. – Отец копался в сундуке, ну и что? Сейчас не имеет никакого значения – что он искал.

– Зависит от содержания записки, – не согласился Жидков. – Может, там было написано: «Верни мою старую шляпу, а то убью». Это подозрительно, Альберт, что ты стырил записку. Учти, моя мать так распалилась, что обязательно настучит на тебя в милицию.

– Мы же семья! – возмутился Альберт. – Как это – настучит?

– Да вот так и настучит. Один из членов семьи умер не своей смертью, и нам хочется знать – почему.

– Я не могу сказать… – Пот потек со лба Альберта тоненькими струйками, пришлось промокнуть его салфеткой. – Эта… Эта записка порочит папу.