— А что же он пишет? — заинтересовался Кудесников.

— Да всякое. Научные трактаты, романы… Я этой темой стал давно заниматься. Но официально только в начале девяностых разрешили печатать. До тех пор у нас это явление вообще серьезно не исследовали. Случаи психографии не фиксировали, а контакторов — проводников информации — сажали в психушки, если они вдруг принимались всякие сказки рассказывать.

— А за границей?

— А вот за границей! — оживился Зябликов и

шумно отхлебнул кофе. — Они там отрывались по полной программе. Я столько всего накопал, когда железного занавеса не стало!

— Расскажите что-нибудь, — потребовал Кудесников и быстро добавил: — В интересах дела. Желательно дать побольше живого материала. Вот, вы говорите, психография в литературе! А факты?

— Американский писатель Морган Робертсон. Был моряком, плавал себе на корабле, а потом вдруг из него повалили рассказы. Он садился за пишущую машинку и сидел часами, положив руки на клавиатуру. А потом — хлоп! — что-то происходило, и его пальцы начинали стучать по клавишам. Он никогда не знал, что в итоге получится.

— А что получалось? — заинтересовался Кудесников.

— Например, рассказ «Гибель „Титана“ об огромном корабле, который столкнулся с айсбергом и затонул.

— А это было до трагедии «Титаника»? — уточнил его проницательный слушатель.

— За четырнадцать лет. Но все детали совпали — даже количество пассажиров!

— Занятно…

— Занятно?! — подпрыгнул Зябликов и посмотрел на Кудесникова, как акула на серфингиста — свирепо и негодующе.

— Да литература просто кишит людьми, которые, не имея никакого к ней отношения, не имея таланта, образования, элементарных знаний, выдавали на гора целые горы произведений!

— Ну да?

— Да! Вы слышали о романе Диккенса «Тайна Эдвина Друда»? Он остался незавершенным, и никто не знал, какой должна была стать развязка. И вот года через два после смерти писателя в Англию приехал молодой американец, рабочий типографии. И заявил, что дописал роман «под диктовку Диккенса» в состоянии транса. Книгу издали в полном виде, и критики были вынуждены признать, что обе части написаны одним языком и стилем. Тот рабочий никогда больше ничего не писал в своей жизни, а мистический сеанс связи с Диккенсом так никто и не смог объяснить.

— Бедный Чарлз… — пробормотал Кудесников.

— А вот еще пример. Тайлор Колдуэл выдает в своих романах такие факты о средневековой медицине, которые ей ну никак не могут быть известны, потому что она никогда специально этим вопросом не занималась. И так у многих. Они говорят: «Я не знаю, как это получилось», «Оно как-то само написалось, и все».

— То есть я сажусь за стол, беру блокнот, — подхватил Кудесников, — и вдруг моя рука начинает двигаться по бумаге, так? А потом оказывается, что я написал шедевр!

— И так и не совсем гак. Бывает, что при передаче информации человек находится в полном сознании, и ему кажется, будто он просто фантазирует, сочиняет из головы. А потом выясняется, что выдал он кучу подлинных деталей, известных только узким специалистам. Вот, например, Вера Крыжановская.

— Знаю, знаю! — воскликнул Кудесников, впав в восторг пятилетнего ребенка, сложившего свои первые цифры. — Она писала под диктовку духа! Современники говорили, что дух был малограмотный и не очень талантливый.

— Да ведь не это главное, — резко махнул рукой Зябликов. — Талантливый, не талантливый… Главное в другом. Известно ли вам, что эта дама получила особую премию парижской Академии наук за то, что в своих романах с неимоверной точностью описывала древние египетские церемонии? А ведь о них могли знать только ученые-египтологи! И о внутренних помещениях известных храмов, о древних ритуалах…

— Максим Горький ее критиковал, — ехидно заметил подковавшийся в библиотеке Кудесников.

— Из зависти! — запальчиво воскликнул журналист. Стало ясно, что он на стороне гонимых «контакторов». — Многие великие говорили, что их персонажи внезапно обрели собственную волю и делают что хотят. Даже Пушкин… наш… Александр Сергеевич! Татьяна из «Евгения Онегина» противоречила его замыслу. Да-да! Он сам удивлялся: взяла, говорит, и выскочила замуж!

— Ну, с Пушкиным это вы уже хватили, — замотал головой Арсений. — Насколько я понимаю, все ваши контакторы — люди, малоизвестные публике.

— Да что вы говорите? — сладеньким голосом спросил Зябликов, раззадорясь. Глаза его превратились в щелочки, и он почти лег грудью на стол, глядя на своего визави снизу вверх. — Блаватская писала под диктовку духов, а Владимир Соловьев был пассивным медиумом и тоже пользовался «подсказками свыше». Вы «Хижину дяди Тома» в школе проходили?

— Это была дополнительная литература, — быстро ответил Арсений, много слышавший об упомянутом произведении, но незнакомый с текстом лично. Во время летних каникул он гонял мяч и нырял в старый пруд, где жили столетние жабы, прыгал по крышам соседских гаражей и воровал яблоки. До внеклассного чтения дело ни разу не дошло.