— А про что ты знать желаешь? — спросил Столетов.

— Про то, как ты поносные слова про нашу государыню говорил, и кто при сем присутствовал. Понял ли вопрос?

Столетов удивился. Неужели Ушаков не по делу о заговоре спрашивать станет? Может ему ничего про то неизвестно? Но тогда его дело не совсем пропащее. Мало ли чего он во хмелю говорил по кабакам. Но в таком преступлении многие виноваты. Отделается плетьми. И самое страшное — разжалуют и сошлют.

— Так станешь говорить добром? — снова спросил Ушаков.

— Дак про что говорить? Я много чего мог во хмелю наболтать. Про какой раз знать желаешь?

— Хитришь, Ваня. Ох, и хитришь. Но Ушаков лиса старая. И его на мякине не проведешь. Эй! — он обратился к палачам. — Вздевайте его помаленьку. Так просто ничего не скажет.

Дыба пытка на Руси известная, еще с XIII века применяемая. И Столетов хоть и не пробовал её на себе, но много про сие приспособление слышал. Тело осужденного подвешивалось и руки к верхнему бревну крепились, а ноги — к нижнему. И палач начинал растягивать жертву, и затем при ударах кнутом кожа человека от того лопалась.

Капитан завыл от ударов, но говорить не начал.

Ушаков понимал, что ему нужно не просто признание, а именно такое признание, что графу Бирену надобно. Он уже знал, какие имена должен назвать Столетов под пыткой…

Год 1736, январь, 20 дня. Санкт-Петербург. Императрица.

Анна выслушала принца Людвига Гессенского, отпущенного из дома Долгорукого после ареста Столетова, и посмотрела на Бирена.

— Вот она подлая порода Долгоруковская! Напрасно пощадила я их! Вот они и отплатили мне за милости мои! Посмотри, Эрнест! Токмо Долгорукий о славе отечестве печется! А я дура безмозглая земли Глянские гнилые шаху возвращаю. А про то, какие деньги война в Гиляни обходиться России он не думает? А про то сколь еще солдат там от злой лихорадки помрет, не думает? Али не ведает он того, что офицеры в Гилянь для службы направляемые, как на каторгу туда едут?

Анна была вне себя.

— Ты принц возьми гвардейцев с десяток и немедленно арестовать и фельдмаршала Долгорукого и его племянника. А я Ушакову поручу разобраться с этим кублом изменническим.

Принц поклонился и вышел. Приказ был ему люб. Скоро он собьет спесь с Долгорукого.

— Эрнест! Всех их стоит извести под самый корень! Одни беды от сего семейства злокозненного в державе моей.

— Но ваше величество, мы не можем тронуть малолетних представителей этого семейства. Что скажет про нас в Европе! — возразил Бирен.

— Мало ли в Европах казнят, Эрнест? Кто на то смотреть станет?

— Казнят не мало, Анхен, — горячо заговорил Бирен. — Но Долгорукие семейство знатное. И ту жестокость к ним мне припишут. Ведь во всех бедах у них Бирен виноват.

— Ладно! Малолетков Долгоруковских казнить не стану! В солдаты! В солдаты без выслуги! Всех в гарнизоны приграничные. Пусть повоюют и рядовых и испытают каково русскому солдату живется. Миних! — Анна посмотрела на второго своего фельдмаршала.

— Да, государыня!

— Никого из Долгоруких производить в офицеры не позволяю! Пусть свои кости на полях баталий славных оставляют. Тогда про нас в Европах ничего не скажут!

— Да, государыня! — склонил голову Миних.

— Где Остерман? Его позвали?

— Я здесь, ваше величество, — вперед вышел Андрей Иванович граф Остерман, вице-канцлер империи Российской.

— Андрей Иванович, указ срочно заготовь про наследование престола моего. Империя должна наследника иметь! И не Лизка гулящая на трон империи сядет! О том я позабочусь! Укрепить нам следует власть нашу! А держава не может быть крепкой без наследника законного!

— Я уже подготовил проект, государыня, и на ближайшем заседании кабинета вашего величества мы можем сей проект рассмотреть!

— На завтра готовь заседание! И по Долгоруким указ напиши! Ушаков тебе допросные листы притащит! Иди! Времени не расходуй попусту!

И Указ был провозглашен публично:

"Мы, Божиею милостию, Анна, императрица и самодержица Всероссийкая, и прочая, и прочая, и прочая всем нашим верным подданные объявляем:

Фельдмаршала князя Василия Долгорукого, должности его высокой лишить и всех орденов и дворянства его избавить. Ибо презрел он милость мою, и дерзнул особу монаршую и высокую публично поносными словами облаять. Такоже осмелился князь Василий Долгорукий поносить решения наши и снова нашу особу публично оскорблял не единожды. И при том присутствовали такоже, бывший гвардии офицер князь Юрий Долгорукий, капитан лейб-гвардии Семеновского полка Столетов Иван, да поручик гусарский князь Юрий Барятинский.

Все вышеозначенных лиц, такоже как и главного поносителя особы моей, повелеваю лишить офицерских званий, дворянства. Суд наш приговорил всех сих людей смерти, но мы в знак монаршей милости, и по слову и просьбе обер-камергара нашего графа Эрнеста Иоагана Бирена от смертной казни их освобождаем!

И да будут вышеозначенные изменники содержаться отныне за крепким караулом.

Князь Василий Долгорукий местом своего пребывания крепость Шлиссельбург станет иметь. И сидеть ему там до самой его смерти.