Волынский пал на колени:

— Матушка, всемилостивая государыня! Всю кровь свою за тебя отдам!

— Встань, Артемий Петрович, не для чего сейчас полы полами кафтана своего подметать. Мне дела надобны, а не слова! Про то помни! Про меня гадостные анекдоты по столице ползут! Мол, про народ свой не думаю! А кто думает? Лизка? Она змея подколодная козни продолжает строить. С любовниками развлекается, словно девка солдатская. Впрочем, такая она и есть. И место ей в доме публичном, а не троне государства Российского! Завтра на заседании кабинета я сама стану присутствовать! Надобно корень низменный выдрать, да так чтобы побегов более не пускал!

После этого императрица удалилась к себе, дабы отдохнуть и успокоиться в обществе своих шутов и шутих.

Буженинова как увидела царицу сразу к ней подошла и за руку взяла:

— Али снова обидели тебя, матушка?

— Обидели, куколка! Ничего сделать не могут. Только дай и дай всем! Мало они от меня милостей имели?

— Дак, я те сколь разговорила, гони всех в шею!

— Всех-то нельзя, куколка. А кто за державой смотреть станет? Россия-то страна огромная. А верных слуг дабы управлять ей нет. Вот беда так беда.

К ним подошла карлица Новокшенова, и, услышав последние слова царицы, заверещала:

— Беда, беда, беда. Матушку нашу разобители-и-и-и-и!

— Замолкни! — дала ей подзатыльник Буженинова.

От сего обращения Новокшенова заголосила еще больше:

— Беда! Беда!

— Не трогай дуру, куколка, в ушах звенит от гомону её. Где Ванька Балакирев?

— Дак он матушка бит был.

— Кем это?

— Дак твоим гофмаршалом.

— Рейнгольдом фон Левенвольде?

— Им. Балакирев пузырек с чернилами на платье евоной полюбовницы Наташки Лопухиной вылил. А тот осерчал, и палкой его отходил.

— А Лакоста где? Отчего не вижу короля самоедского?

— Его шут твой Мишка Голицын отлупил. Вот потеха-то была, когда дрались они. Жаль, ты не видала того, матушка.

— Квасник? Отлупил? За что? — удивилась царица.

Она знала Квасника как самого несчастного и забитого их своих шутов.

— За дело вестимо! Я его про сие попросила. Задирает меня сироту несчастную. Я и сказала Кваснику. Чего смотришь как девицу забижают? Дай в морду Лакосте. Тот и дал!

— За тебя, стало быть, стал, куколка? Тогда прощаю ему побои Лакосты, — улыбнулась Анна.

— А про женишка для меня подумала ли, матушка? Сколь ожидаю милости твоей.

— Не до того сейчас, куколка. Погоди малость. Забот то у меня державных сколь? Ведаешь ли? А что нового при дворе моем болтают?

— Камергер твой Юсупов женился, матушка.

— Женился? — Анна любила сплетни, это отвлекало её от забот. — Да на ком? Ведь девок подле него столь много было.

— На ком, того я и не ведаю, матушка! Но девку за себя взял статную. Её Юшкова видала. Но при дворе сия девица не бывала еще.

— Дак пущай приходит! Посмотрим! А ты где видала то сию девку? — спросила Анна лейб-стригунью Юшкову.

— Да намедни, матушка. В санях она с Юсуповым каталась. Я то у слуг и расспросила юсуповских кто сие такая. Они и ответили, что женка, мол, барина нашего.

— Женился таки греховодник старый, — императрица хлопнула в ладоши. — Вот уже и не чаяла, что жениться. А он женился.

Анна снова обратилась к Бужениновой. По лицу карлицы видела, что не все еще та выложила.

— А чего еще болтают?

— Да не все матушка счастье любовное имеют.

— Кто это "не все", куколка? Не томи государыню свою. Сказывай.

— А вот Куракины отказали жениху дочери, капитану гвардии полка Измайловского Давыдову. Не отдали за него девку. Помурыжили его и отослали от дома. Во как! — выпалила Буженинова новость.

— Куракины? А что за девка у них? — спросила царица.

— Марией кличут. Красавица и гордая больно.

— Гордая? — улыбнулась императрица. — За капитана полка Измайловского идти не желает? Чем плох им капитан сей?

— Капитан де роду незнатного, — доложила Буженинова. — Да и чин его не высок. Так де князь Куракин заявил.

— А про то Куракин не подумал, что полк Измайловский, гвардейский, моя личная охрана? И капитан того полка слуга мой верный! Того Куракину мало? Срочно узнать, где сей капитан!