— Шведы войны с нами не начнут! — уверенно заявил граф Остерман. — И нам сейчас следует помощь императору Австрии оказать войсками. Ибо австрийцев бьют турки.

— И поделом! — произнесла Анна. — Их император Кард VI много раз нас предавал! Пусть сам узнает, что сие такое!

— Того нельзя, государыня! — возразил Остерман. — Ибо ежели австрияков разгромят, то император Кард VI на мировую с османами пойдет! И пойдут они на мир без нас! За нашей спиной австрияки с турками договорятся. Поему нужно австриякам в той битве помочь!

— Снова им русских солдат слать? Ох, жалею я, что твоих советов тогда слушалась, Андрей Иванович! Сколь уже на полях тех солдат сгнило? И могил своих они не имеют. За то ли я в войну сию вмешивалась?

— Я дипломат, а не полководец, государыня. Про сие с Миниха следует спрашивать. Он обещал только победы и говорил, какой он полков водитель гениальный. Но где гений его?

— Миних еще ответит за дела свои. Пока пусть побеждает! Он мне победы обещал!

— Но что скажет государыня на просьбу Австрии? — спросил Остерман.

— Приодеться оказать австриякам помощь! Но ежели они снова нам пакости строить будут, не прощу им того! Чай Россия держава в Европах не последняя. А за Швецией следи, Андрей Иванович! Дабы нам, какой пакости не подкинула.

— В Стокгольме наш посол Бестужев-Рюмин, матушка государыня.

— Ладно, на том обсуждение сего вопроса окончим. Что там у вас далее? — императрица посмотрела на Остермана.

— Более ничего, государыня, — ответил тот.

Но слово взял новый кабинет министр Волынский:

— Я имею еще что сказать, ваше величество.

— Что у тебя? — Анна посмотрела на Волынского.

— У меня с собой проекты некие и я бы хотел с ними господ министров и государыню ознакомить.

— Говори, Артемий Петрович! — дала позволение Анна.

— Сие проект об народном образовании, матушка. У нас люди во тьме пребывают, не так как в Европе просвещенной. И мыслю я некие начинания об исправлении образования учинить с одобрения вседержавнешей государыни.

— И что ты предлагаешь? Гимназия при университете Петербургском работает исправно. Молодых студентов, коие талантами от природы отмечены, мы за границу послали. Шляхетский корпус кадетский при нас основан в столице для подготовки офицеров для армии.

— Сие все верно, ваше величество. Но малые слои населения нашего просвещением охвачены. Школы надобны для мастеровых и в деревнях также крестьянских детей учить надобно.

— Крестьян? — удивился Остерман. — А на что их учить, господин Волынский? Они в рабстве у бар своих пребывают. Зачем учить их? Вы спросите у помещика — нужны ли ему образованные крестьяне?

— Просвещение должно войти в толщу народную, и тем Россия из мрака вырвется в число держав просвещенных!

— Сии проекты не ко времени Артемий Петрович, — осадила Волынского Анна. — Денег у государства на войну нет. А ты со школами для мастеровых и крестьян……

Год 1738, апрель, 2 дня. Санкт-Петербург. Пьетро Мира и Мария Дорио.

Пьетро положил голову на колени Марии, и она стала гладить его волосы. Они говорили на родном им итальянском языке.

— Ты все еще любишь меня? — спросила она.

— А разве это не заметно, Мария? Я твой раб и я у твоих ног. Ты словно заколдовала меня.

— Вокруг столько женщин, Пьетро! И ты уже не первый год привязан к моей юбке.

— Но разве только я, Мария?

— Ты про сеньора Франческо Арайя? Ну, сколько можно ревновать меня к нему. Ты сам знаешь, что я завишу от него. Он придворный капельмейстер. Или ты желаешь, чтобы я также как и ты стала шутихой императрицы?

— Но при чем здесь постель Арайя и должность певицы?

— А при том, что одно без другого невозможно. Арайя любимец государыни. Он кого желает того и выгонит из своей капеллы! А певицу он себе и другую найдет! Это только, кажется, что я незаменима. Арайя может меня заменить и выписать из Италии новую певицу!

— Мария…

— Не стоит продолжать, Пьетро! Я знаю, что ты мне скажешь! Что ты богат и сможешь меня обеспечить. Так?

— Смогу! Я смогу тебя достойно обеспечить. Или я тебе этого не доказал?