И все же однажды, когда дыханье Семена стало тяжелым и частым, а тело покрылось холодным липким потом, Лиде показалось, что он умирает, — она чуть было не побежала за фельдшером.

Отец и мать в смятении следили, как она натягивала сапоги и медленно, очень медленно куталась в платок. У них в семье уже был разговор о возможных губительных последствиях, если фельдшер донесет. Но иного выхода Лида не видела. Отец и мать с величайшей тревогой, но без возражений наблюдали за ее сборами. Так уж сложилось в семье Беловых: последнее, решающее слово оставалось не за формальным главой семейства — Алексеичем, а за его энергичной и решительной дочерью. Если Лида что-либо решила, так и должно быть. Лида знает, что делает.

— Погоди-ка, — сказал Алексеич. — Вроде лучше ему…

Нагнувшись над постелью больного, он поманил дочь большим заскорузлым пальцем. Лида, взявшаяся уже за дверную ручку, вернулась. Не раздеваясь, долго стояла у кровати, всматривалась в невероятно худое, пергаментное лицо человека, так неожиданно вторгшегося в их маленькую дружную семью. Потом медленно сняла жакетку, платок, стянула сапоги. Она решила подождать еще немного, еще ночь — быть может, партизану и впрямь станет легче.

Ночью в состоянии больного наметился перелом: щеки слегка порозовели, дыханье стало ровнее. К утру температура спала. Семен пришел в себя после беспамятства, но был так слаб, что даже разговаривал с трудом.

Беловы не могли придумать, где и как прятать Семена до выздоровления. В хате, куда ни положи, он все равно будет на виду. А поместить его в холодный погреб или сарай, где дули пронизывающие сквозняки, было бы равносильно смертному приговору. Пока же, как и прежде, Семен лежал на Лидиной кровати, взирая на окружающих мутными, ко всему безразличными глазами.

По утрам Беловы старались затемно управиться по хозяйству, потом Алексеич запирал наружную дверь на замок и строгал в сарае новую лодку. Собственно, новая лодка была ему ни к чему — старая вполне еще крепкая. Но не будешь же сидеть сложа руки. Чем-то надо заняться для отвода глаз. Если к Беловым заглядывал кто-нибудь из соседей, то, наткнувшись на замок, шел в сарай, откуда слышался звук рубанка или пилы. Алексеич откладывал инструмент, вынимал кисет и степенно беседовал с гостем. Спрашивавшим жену или дочь говорил с наигранным недовольством:

— А черты их знают, где они. Десь пишлы.

Долго так продолжаться, конечно, не могло. Женщинам сидеть взаперти целый день нельзя — мало ли дел по хозяйству. Да и Алексеич не мог же с темна до темна возиться со своей лодкой.

Однажды вечером, когда Беловы только что отужинали, Лида на минутку выскочила во двор. И именно в эту минуту заявилась соседка. Дверь в хату была не-заперта, и гостья вошла беспрепятственно. Следом ворвалась вихрем Лида, но было уже поздно.

— Ой! Кто это? — удивилась соседка, увидев лежавшего на кровати Семена. — Никак Лидкин мужик вернулся?..

— Муж, — торопливо подтвердила Лида. — Из окружения пришел. Вот прихворнул малость, но до дому, слава богу, прибился.

Лида загородила собой побледневшую мать.

— Он в плен попал, а немцы его отпустили как хворого, — безостановочно говорила Лида, стараясь отвлечь внимание соседки от отца с матерью, на лицах которых была написана величайшая растерянность. — Уж он, мужик-то мой, больным шел и не чаял дойти…

Соседка, сама того не подозревая, подсказала Лиде спасительный выход. В самом деле, никто из Знаменских в глаза не видел ее мужа, а фотокарточку его показывала она лишь самым близким подругам. Так почему бы ей не выдать больного партизана за своего мужа? Ведь были в Знаменке случаи, когда мужчины возвращались из плена домой и живут теперь открыто, немцы их не трогают.

Удивлялась Лида, как эта мысль до сих пор не приходила ей в голову. Чтобы окончательно убедить соседку в ее же собственном вымысле, Лида с Николенькой на руках присела на край кровати.

— Вот и папка с нами теперь, — ворковала она, изображая счастливую мать и жену. — Папка поправится Николеньку будет няньчить. А Николенька скажет: «Папка, агу!..»

Соседка посидела у Беловых немного, попросила взаймы соли и ушла. С этого дня Лида с матерью перестали прятаться от знакомых, а новая лодка Алексеича так и осталась недоделанной. На Лиманной стало известно, что к Лидке Беловой вернулся из плена муж.

— Худущий да страшенный такой. Ну, чистая образина, — судачили соседки.

Поправлялся Семен Беров медленно. То ли силы были слишком истощены, то ли болезнь такая, но температурить не переставал, ел плохо, ложку до рта доносил с трудом. Нужно было сходить в сельуправу за разрешением на медицинский осмотр, а Лида осторожничала: начнут допытываться — что да как, бог знает, чем это может кончиться.

Ото всех, и от Анки Стрельцовой, скрывала Лида правду о своем неожиданно объявившемся «муже». И отцу с матерью строго-настрого молчать наказала.

Уход за больным и ребенком занимал все ее время, она почти не выходила из хаты. Изредка прибегала в гости Анка, но долго не засиживалась — стеснялась молчаливого и мрачного Семена. Как-то, отвечая на вежливые вопросы Анки о здоровье «мужа», Лида проговорилась, что не знает, чем он болен.

— Разве фельдшера не приглашала? — удивленно спросила Анка.

— Приглашала, — слегка смутившись от своей оплошности, соврала Лида. — Он, знаешь ли… Ему коновалом быть, а не людей лечить. Не смог определить болезнь.