Двуконная фура галопом вылетела по крутому подъёму. Полузапряженные — дышло висело в полуметре от земли, — обезумевшие кони рвали постромки, повозка подпрыгивала и кренилась так, что удивительным было, почему она не переворачивается. Колеса то одной, то другой стороны вертелись в воздухе, тюки с интендантским добром шлепались на землю, как громадные тряпичные мячи. И каким-то чудом удерживался на повозке возница.

Госпитальная полуторка с кузовом-фургоном, угол которого был разворочен снарядом, на пробитых задних баллонах вылезла из балки. Медленно, ужасающе медленно, на первой передаче, машина отдалялась от вспыхивающей огненными прожилками разрывов зоны смерти. В проломе кузова виднелись двухэтажные нары, с них свисали и колыхались на ветру обрывки, простынь, с верхних нар торчали чьи-то босые ноги, желтые, как выгоревшая на солнце бумага.

— Танки сзади! — сквозь грохот услышал Никифор запоздалую команду — предупреждение. Расчет ближайшего орудия, лихорадочно действуя, умело и чётко развернул пушку в сторону балки, и уже была сорвана! драная маскировочная сеть, и наводчик припал глазом; к резиновой оправе прицела, блеснул масленно на солнце затвор, заглатывая гильзу со снарядом… Но танков не было видно. Они вершили свое черное дело в балке, скрытые от тех, кто был наверху. Кроме того, сектор-обстрела для артиллеристов и пехотинцев был закрыт панически убегавшими обозниками — не стрелять же по своим!..

Два немецких мотоциклиста появились на правом фланге, дали несколько очередей по позициям роты и, круто развернувшись, умчались безнаказанными.

— Сюда!.. Ко мне!.. — кричал командир роты на краю свекловичного поля, там, где недавно стояли штабные машины и откуда начиналась полого спускавшаяся к балке травянистая залежь.

Ошалевшая, с рваной раной на боку лошадь едва не сбила его с ног. Он увернулся и продолжал кричать, размахивая пистолетом, срывая голосовые связки:

— Орлы! Ко мне!..

Из-за грохота многие не слышали команды, а если и слышали, то не понимали: зачем нужно выбегать на открытое место, когда на свекловичном поле легче укрыться?

Никифор впервые участвовал в бою рядовым стрелком. Под Уманью его передатчик «6-ПК» изуродовало осколком снаряда, запасной рации не оказалось, Никифора прикомандировали к телефонистам, и теперь взвод связи почти целиком (в потрепанных, обескровленных непрерывными боями стрелковых подразделениях не хватало людей) был включен в группу прорыва. На его глазах сейчас происходило то, о чем передавалось в приказах и донесениях, проходивших через его руки. Но там все было ясным, точным, понятным. А тут, на поле боя, в реальной обстановке, трудно было разобраться что к чему, еще труднее разумно действовать.

Через несколько суток, когда Никифор пришел в себя от потрясения, он только тогда понял, чего хотел командир роты. Свекольная ботва мешала стрелять лежа, можно было лишь с колена. А это значило, зря подставлять себя под пули и осколки. Однако чертова ботва давала иллюзию укрытия, на голом месте было страшнее.

Орудие, стоявшее поблизости, выстрелило, оглушив. Дохнуло горячими пороховыми газами. Никифор скорее инстинктивно, чем сознательно, глянул в ту сторожу, куда стреляли артиллеристы.

Лобастый танк с крестом на башне задом откатывался в балку, из щелей у него тугими струйками валил черный дым. С первого выстрела подбили пушкари!

Десятка полтора бойцов поспешно окапывались на краю свекловичного поля. Дюжий санитар выводил из балки раненого в командирской форме, с перебинтованной головой. Раненый путался ногами, как пьяный, и санитар почти волочил его бегом, накинув себе на шею вялую руку и обхватив командира за талию. Ездовой, из пожилых усатых дядек, перебегал вдоль дождевого стока-овражка, время от времени оборачивался и, вскидывая винтовку, стрелял куда-то вниз. Заметив артиллеристов, он сорвал с головы пилотку и помахал ею, чтобы привлечь внимание, потом вытянул руку в направлении, куда стрелял Молодчаги-пушкари поняли: огненная трасса, почти стелясь по земле, ушла в балку.

Никифор вскочил и побежал к окапывавшимся бойцам. Командир роты все еще кричал, размахивая пистолетом:

— Сюда! Занять оборону!.. Ко мне!

С разбегу Никифор упал в цепь. Перед тем как упасть, он несколько раз оглянулся. Непреодолимую, инстинктивную потребность озираться, осматриваться вокруг в минуту опасности, как зверек или птица, Никифор не раз замечал за собой и за фронтовыми товарищами. И каким-то звериным обобщающим зрением, словно на мгновенной фотографии, он зафиксировал все, что в тот момент происходило на поле.

Несколько бойцов одновременно с Никифором бежало в одном с ним направлении — на край свекловичного поля, где командир роты организовывал оборону. Еще два-три человека поднимались с земли и были, что называется, на стартовом положении. Артиллеристы с таким напряженным и целеустремленным вниманием следили за спуском в балку, что одни их позы внушали невольную уверенность: эти парни не прозевают, не бросят свою зевластую пушку, не убегут. На дальнем конце, где начиналась полоска кустарника, стояла раскрылатившаяся дверками «эмка», командир полка с адъютантом и двумя штабистами пытались развернуть вторую цепь из бойцов, бывших поблизости. А сзади из кустов выдвигались подоспевшие на помощь танки. Родные, краснозвездные, долгожданные, они появились как нельзя вовремя!..