— Ты можешь хоть на минуту заткнуться и отойти? — нетерпеливо выкрикнул он и вскинул руки вверх, чтобы освободиться от моих рук. — Я хочу узнать, что с моей женой… С моей любимой женой! — он попытался убедить меня в своей "неземной любви" к Роуз. Бред! Он ничего не знает о любви!

Я презрительно посмотрела на него.

— Ты не знаешь, что такое любовь, МакКарти…

— Ошибаешься, — прошипел он в ответ.

— Ну конечно! — прорычала я. — Если бы ты был знаком с этим словом и его значением, то Розали бы счастливо смеялась, сидя дома, а не лежала бы в реанимации…

МакКарти отшвырнул меня в сторону:

— Я делал все, чтобы ее здоровье было в норме. Слышишь, все! — он пошел по коридору, в миллионный раз в своей жизни делая вид, что его заботит что-то, кроме него самого…

Я обессиленно свернулась на полу… Дэн поднял меня на руки и усадил к себе на колени…

— Он убивает ее… Я не могу… — всхлипывала я.

Любимый коснулся моего лица и прошептал:

— Эмметт любит Роуз… Всегда любил…

— А она его… — сквозь слезы прошептала я.

И мне не изменить этого. Они слишком зависят друг от друга…

POV Emmett

Я постучал в дверь, за который глубокий тихий голос разрешил мне войти. Пара шагов, и я уже стоял в просторном, освещенном искусственным светом ламп кабинете.

— Эмметт, ты наконец-то пришел, — врач выглядел усталым — веки прикрыты, темные круги залегли под глазами, лицо было измождено, а сам он откинулся на спинку своего кресла.

— Да, Стивен, — ответил я, проходя вглубь кабинета и усаживаясь на стоящее рядом со столом кресло.

Бартон молчал, а я больше не мог выносить неизвестности. Она давила на меня, будто осязаемая вещь весом в несколько десятков фунтов. Неверие Алексис в меня и мою любовь все еще эхом отдавалась в голове, заставляя вновь и вновь думать о собственном бессилии. Все это вместе начинало сводить с ума, и чем дальше, тем сильнее. Мне было все хуже и хуже от бушующих внутри и снаружи чувств. Я прижал ладони к вискам и опустил голову на колени:

— Бартон, просто скажи мне, — прохрипел я, ожидая ответа доктора, который за месяцы беременности стал мне почти другом.

Сейчас любая новость о состоянии здоровья Розали и ребенка были для меня ценнее золота, нефти и всех других богатств этой проклятой планеты. За эти несколько часов я осознал всю ту боль, которая ждала меня, если бы с этими двумя людьми хоть что-то случилось. Но сейчас он продолжал молчать, отчего воздух будто становился заряженный десятками выпущенных на свободу электронов. Я поднял глаза и неотрывно начал смотреть на него, а он, видя мой взгляд, не смел отворачивался. Мне не оставалось ничего, как вновь настойчиво повторить просьбу:

— Скажи! — голос мой огрубел и больше был похож на рык, впрочем, мое внутреннее состояние сейчас полностью соответствовало ему.

— Сказать тебе, что своим поведением ты довел Роуз до возможности выкидыша? — проговорил тихим голосом Бартон, наливая виски в пару бокалов.

Это обвинение прозвучало не как подобные тем, что бросала мне в лицо Алекси, а как что-то другое, что-то, чему я верил, принимал и не смел отрицать. Видимо, так было, потому что слова Стивена были правдой и потому что он был человеком, от которого я мог принять подобное: умудренный опытом, объективный и совершенно не причастный к происходящему в нашей с Роуз семье.

— Стивен, ты ведь знаешь, что я делал для нее все, — устало произнес я, обманывая себя.

— Ты не делал и половины того, что мог бы, — возразил Бартон, придвигая ко мне виски.

— Мне хватало сил лишь на это! — вскрикнув на последней фразе, я поднял голову и встретился со взглядом доктора: он будто прожигал меня насквозь, уничтожая мою лживость и напускную дымку обмана, которую я так упорно взращивал.

— Врешь, — твердо произнес Стивен. — Тебе хватало смелости лишь на жалкие попытки заботы. Ты боишься ответственности, Эмметт. Ответственности за Розали, за ребенка, за семью! — голос его глухо отдавался от стен.

— Ты ошибаешься, ошибаешься! — слабо начал защищаться я.

Но против правды спорить было бесполезно. Это словно мерится упорством с каменной стеной: никакого результата.

— Я знаю, что ты любишь Роуз, и она это тоже прекрасно знает, но ей недостаточно одного лишь осознания. Она нуждается еще и в проявлениях твоих чувств к ней. И не говори, что она их получает, я — доктор, и я чувствую ее эмоциональное состояние.

Я молчал. Рука потянулась к бокалу, а затем по горлу теплым потоком разлился виски. Жаль, что его эффект не моментален, впрочем и не длителен. Желанное спокойствие не пришло, мысли продолжали извиваться в голове, не находя успокоения. Каждое слово Бартона было правдой. Словно тонкая игла, его голос поникал внутрь меня, сквозь кожу к самому центру сердца. Хотя вот в чем вопрос: а есть ли у меня сердце? Я люблю, и это правда, но вдруг такие чувства можно испытывать и без него? Ведь я не милосерден, не благороден, циничен… Вдруг, все, на что я способен — это лишь слабое отражение той любви, что дарит мне Розали?