– Так бы сразу и сказали, товарищ следователь... Ради такого пассажира - в любой камере потеснятся...

– Ну, вот и забирайте. Я и так больше трех часов сегодня переработал.

– Есть. Подозреваемый, встать! Руки за спину! На выход!

Его повели обратно, по уже опустевшему зданию, коридоры сменялись лестницами, лестницы - решетками. Стоять - лицом к стене - проходим - стоять - и все такое...

Сидевший внизу за столом у двери, открывающий проход во внутреннюю тюрьму КГБ офицер встал навстречу конвою

– Это еще что?

– Подозреваемый, товарищ майор. До завтра надо пристроить, завтра автозак заберет.

– Куда пристроить?! Во всех камерах не протолкнуться!

– По сто двадцать первой, товарищ майор.

– А-а-а... Так бы и сказали. Подозреваемый, лицом к стене!

Захрустел механизм замка потом еще одного. Грозно лязгнул засов.

– Проходим.

– Куда его, товарищ майор?

– В одиннадцатую давайте. Там таких нет.

– Есть!

Длинный, освещенный тусклыми лампочками под массивными плафонами-решетками, которые задерживали большую часть света и без того маломощных и грязных лампочек, отчего в коридоре всегда царил полумрак. Стены "шубой", бугристые и покрашенные в мерзкий темно-зеленый цвет. Стальные прямоугольники дверей. Неистребимая вонь мочи и кала, пробивается сквозь резкий, противный запах хлорки, создавая неповторимый, незабываемый аромат беды...

Кто не был - тот будет, кто был - не забудет...

– Стоять. Лицом к стене!

Один из конвоиров встал в проходе, держа наготове резиновую палку, второй держал у стены задержанного. Майор глянул в глазок, потом начал неспешно орудовать замками и задвижками.

– Пассажира принимайте!

– Гражданин начальник, да здесь места нету!

– Дышать нечем!

– Ничего. Потерпите! По сто двадцать первой пассажир канает!

Гомосеков нигде не любили...

– Проходим!

Сильные руки оторвали Гамсахурдиа от созерцания стены и втолкнули в людское месиво камеры. Сзади с глухим стуком захлопнулась дверь...

Кой черт внутренняя тюрьма КГБ! Здесь же одни блатные... Которые, как известно национальности не имеют и все заслуги на почве защиты прав человека им до одного места.

– Ну...
– навстречу диссиденту и правозащитнику, старшему научному сотруднику Института грузинского языка АН ГрузССР встал по пояс голый детина, чью грудь украшал храм о четырех куполах, а плечи - витые, царского образца эполеты - давай, машка****, подваливай сюда, к огоньку...

– Гоп! С приездом милый Маша, отсоси, подруга наша!
– визгливо крикнул кто-то в глубине камеры.

Отвернувшись от ждущего его кошмара, Гамсахурдиа бросился на дверь камеры, забарабанил по ней, сбивая кулаки в кровь...

* Игорь Пантелеймонович Георгадзе, генерал-лейтенант госбезопасности, окончил высшую школу КГБ СССР, знает шесть языков, включая русский. Специалист по диверсиям, в 1981-1982 годах проходил службу на территории Афганистана в составе подразделения спецназа КГБ СССР Каскад, участник множества боевых операций в разных странах мира. Награжден пятнадцатью правительственными наградами

** на бюрократическом сленге - не слишком важная бумажка.

*** конвоир это спрашивает, потому что в СИЗО нельзя держать особо опасных в камерах с обычными задержанными. Но если мест не хватает, как это обычно и случается - суют куда попало, нарушая закон.

**** машка - на тюремном сленге пассивный педераст

Я ни разу не слышал от Яковлева тёплого слова о Родине, не замечал, чтобы он чем-то гордился, к примеру, нашей победой в Великой Отечественной войне. Меня это особенно поражало, ведь он сам был участником войны, получил тяжёлое ранение. Видимо, стремление разрушать, развенчивать всё и вся брало верх над справедливостью, самыми естественными человеческими чувствами, над элементарной порядочностью по отношению к Родине и собственному народу". И ещё -- я никогда не слышал от него ни одного доброго слова о русском народе. Да и само понятие "народ" для него вообще никогда не существовало...