Еще секунда – и в дребезги разлетелся подсвечник на нашем столе.

– Таких штучек я могу показать тебе уйму. Хотя это не совсем доказывает, что я – ВАМПИР, но то, что… не человек, уж точно. Не находишь?

– Т-ты – в-в-вампир?

– Да, моя девочка. Я вот уже скоро как пятьсот лет, как Вампир.

– А? – только и вырвалось из меня, нелепо приоткрылся рот. Глаза выпучились до боли.

Разум упорно твердил, напоминал, что моя крестная – сумасшедшая.

– Правда, из них, - продолжила отвлеченно свой рассказ, не обращая внимания на мое внутренне оцепенение, - пробыла сто лет под землей. Заживо закопанная. Братец постарался. Видишь ли, обратил меня мой муж… в вампира. Вернулся из долго военного похода… мертвым, и меня забрал в свою вечность. Забрал. А мой старший братец все это пронюхал. Обвел вокруг пальца, втерся в доверие… И Ферни, будучи доброй души человек, существом, уступил. Обратил и его. Эх, знали бы мы тогда, какая цена за то доверие и дружбу! Меня в плен земле, на далеком, заброшенном острове Искья, а мужа – на куски и в пламя.

– Соболезную, - пробурчала что-то невнятное себе под нос, все еще сражаясь с «за»… и «против».

– А кто еще из наших… тогда?

– Все.

– Мама?

– Сразу после твоего рождения… обратили.

– Папа?

Загадочная улыбка.

– Луи, Луи… Эх, мой верный друг Матуа. Уже триста лет, как земля носит этого прекрасного вампира. Если бы не его поддержка, ух, сколько бы я дров наломала…

Тяжело сглотнула.

НУ, НЕ ВЕРЮ! НЕ ВЕРЮ Я!

– Мигель, - но все равно веду эту игру…

– Ох, Мигелюшка. Лет двадцать ему было, когда Луи обратил его.

– Шон?

Нервно хмыкнула.

– Шон… Ему было двадцать, когда стал ... А знаешь, знаешь, почему мы поженились только через пятнадцать лет после знакомства?

– Нет.

Загадочная улыбка. Загадочная, но целиком сквозящая печалью и болью.

– Потому что я сама лично его приговорила… к пятнадцати годам погребения под землей. … vivi sepultura[6]… Справедливость? Разве это было справедливо? Знаешь, - замерла на мгновение, перебирая воспоминания, подбирая слова, - я, когда его первый раз увидела, то сразу захотелось голову свернуть ему. Весь такой скользкий, алчный, вертлявый, самовлюбленный, горделивый жук. Но потом, потом, как узнала ближе, … то, как он душой и телом постоял за друга, друзей… Это просто нечто. Казалось, как такой хитрый, эгоистичный, всегда добивающийся своего, экземпляр, мог вот так легко… предложить свою жизнь во имя друга. – Пристыжено хихикнула. – В общем, еще на суде… у меня крышу повернуло не в ту сторону. Кораблик мой… поплыл вспять, борясь с течением. Пятнадцать лет ходила я день у день… к нему на могилку, тихо моля… простить меня. Я знала, знала, что он меня не слышит, и даже не знает, что я рядом. Но ходила… Больная? Больная. Сумасшедшая, влюбленная дура. Боже, Асканио уже не раз срывался… раскопать Шона и четвертовать… за это МОЕ помутнение. Представляешь? Лишь Матуа, твой отец, меня поддерживал все это время. Не давал отчаиваться. А потом, потом, как только я поняла (а мне приснился вещий сон), что Шон сегодня… (тогда, два года назад) очнется и выберется из могилы, спадут оковы vivi sepultura, я… я СБЕЖАЛА. Собрала вещи и... уехала в Рим. Сбежала. Было невыносимо страшно осознавать, что все эти… пятнадцать лет я ЛЮБИЛА того, кому… даже, может, и не нравлюсь. Представляешь? Я жила надеждой, у которой даже СЕМЯ не было.

Тяжелый вдох.

– Знаешь, чего в те дни мне больше всего не хватало?

– Чего?

– Бренности… Обычной человечной смертности. Когда отчаяние окончательно захлестнуло разум, я попыталась покончить с собой, – (нервный смешок) – Чего я только не вытворяла, что не попробовала. Но жизнь теплилась во мне, разгораясь еще ярче, с болезненной силой. Даже кол в грудь…. меня не мог убить, не мог лишить сознания. Я была заключена оковы Вечности и Безумия. В бессмертном флаконе. В тот момент мне было хуже, чем когда… сто лет тлела под землей,… сто лет. Ожидание, ожидание приговора - … это невероятно больно. Больно…

Замерла. Затихла.

– А дальше?

(слезы бежали шальными струйками по моим щекам; в эти слова… было невозможно не верить …)

– А дальше… Дальше… В один прекрасный день (не знаю, не знаю сколько прошло тогда времени, сколько он думал, рассуждал, ждал, прежде чем приехать; не знаю – для меня то была ужасная вечность…). Постучал в мою дверь. Не могла поверить глазам… А знаешь, знаешь, что он мне тогда сказал вместо простого, человеческого «привет»?

(я молча закачала головой в ответ)

– «И почему ты еще не одета? Через полчаса… у нас венчание. А мы еще кольца себе не выбрали».

… Представляешь? Сорванец… маленький.

Смущенно захихикала, пряча лицо в ладошках.

Глава Шестая

***

– Но почему я раньше… никогда не замечала? Почему… не рассказали?

– Твои родители решили дать тебе максимально долго побыть человеком… Простым, бренным. Дали вырасти тебе на почве ценностей тех, которыми когда-то мы сами жили. Человек. Быть человеком – отличная школа, дабы став чудовищем, вовсе не превратиться в животное.

– Почему сами не рассказали? И почему только теперь я узнаю?

– Сами… пытались, еще как пытались, но ты же сейчас никого, кроме себя, не слушаешь… А напрямую… побоялись, резко и неожиданно, не хотели еще сильнее тебя не оттолкнуть от себя.

– Я – тоже вампир?

– Полукровка. Рожденная от вампира и смертной.

– Как настроение, мои милые дамы?
– Вдруг к нам подошел тот самый «уродец», Доминик, кажись, и, не дожидаясь особого приглашения, уселся за столик.

Вальяжно развалившись, как на троне - король, бесцеремонно, не скрывая своего интереса, уставился на меня.

– Пока тебя не было, все было безупречно.

– Ах, ах, как же ты меня любишь, моя дорогая Виттория.

– Безусловно, Доми, безусловно.

– Уже рассказала про нас? – короткий, вопросительный взгляд на тетушку.

– Да.

(а я молчу, боясь упустить что-либо важное; хотя, наверно, больше мечтая убедиться, что история про вампиров – больная шутка)

– Отлично, тогда через полгода свидимся… на Эйземе, красотка, - мило улыбнулся мне молодой человек и игриво замигал бровью.