— И тебя тоже!

Между тем, скрип шкафа, который Берта на пару с Харриэтт толкала к двери, вдруг стих.

— Это Изабель? — осведомилась вампирша, заходя в комнату. В ее голосе можно было растворять металлы. — Передай брату привет. Скажи, что его пробирки для сбора образцов благополучно разбились у нас в чемодане и теперь все платья в стеклянной крошке. Спасибо, что он их туда напихал! Мог хотя бы предупредить.

Тут Берта стрельнула глазами в свою спальню, лицо ее исказилось, и она метнулась туда, по дороге столкнувшись с Харриэт, юркнувшей в обратном направлении. Хотя глагол «столкнуться» едва ли описывает произошедшее. Привидение пронеслось сквозь Берту, в который раз замочив ей платье, и вбежало в стену, оставив на обоях грязный след.

Гизела пронаблюдала эту сцену со стоическим спокойствием.

«Берта передает привет Леонарду и говорит спасибо за пробирки… Итак, ты меня слушаешь? Стоило мне только туда зайти, как эта женщина буквально бросилась на меня. И ладно бы прогнать хотела, так нет, в любви признавалась, за руки хватала и просила остаться! Сумасшедшие — это ведь теперь по твоей части? Что мне делать, если ее встречу? У нас тут душа Шарко нет! И с хлороформом перебои.»

С тех пор, как они с Леонардом покинули Трансильванию, Изабель работала (или отбывала трудовую повинность, кому как угодно) в психиатрической клинике Св. Кунигунды. Служба ей даже нравилась. Пациентки были сплошь тихими, мирными и уравновешенными созданиями по сравнению с новообращенной вампиршей. К сожалению, будучи ее создателем, Изабель несла за Гизелу полную ответственность. Даже если ответственность заключалась в том, чтобы виконтесса случайно не обзавелась платьем некрасивым («Бордовый цвет или маренго?»), неподходящим («Воротники „Медичи“ мне вообще идут?») или немодным («Ну так сверься с каталогом!»)

Изабель нехотя поднялась из гроба и прошлась по комнате, вздыхая ароматы спирта и карболовой кислоты.

«Значит, она в тебя влюбилась. Поздравляю! А что ты хочешь от меня?»

Между тем из второй спальни доносилось сердитое шушуканье, причем теперь в нем явно различались мужские голоса. «Не вздумайте ее пугать,» чуть громче, чем намеревалась, сказала Берта. Затем скрип перетаскиваемой мебели возобновился, даже стал энергичнее.

— Что там у тебя происходит? — Гизела отвлеклась от разговора и покосилась на дверной проход, за которым мельтешило черное платье.

— Ничего, мое сокровище! — поспешно и как-то чересчур бодро отозвалась подруга. — Так, сама с собой разговариваю.

«Чума тебя дери, Блейк!»

«Простите, милорд.»

Если Берта действительно прочревовещала последние реплики, то в цирк Барнума ее примут без рекомендаций.

«Извини, Изи, там какое-то веселье без меня начинается. Я попозже свяжусь.»

«Можешь не торопиться!», — ответила вампирша и прервала связь, покуда ее подопечная не вспомнила еще что-нибудь не терпящее отлагательств.

— Разве я могла подумать, что она будет вот так надо мной издеваться? — пожаловалась она, возвращаясь обратно в гроб — двухспальный, выполненный по специальному заказу из хирургической стали и с одноразовыми простынями.

— А не надо было ее убивать, — улыбнулся Леонард. — Так что там насчет моей п-плесени?

Замерев в дверном проходе, Гизела увидела картину, от которой оторопела примерно на минуту.

Первой ей в глаза бросилась Берта, которая сложила руки на груди и, прищурившись, наблюдала за работами. Ни дать ни взять надсмотрщик на сахарной плантации. Для пущей достоверности ей не хватало разве что плети из воловьей кожи.

Под ее колючим взором двое вампиров толкали к двери очередной шифоньер. Одним из несчастных был их давешний приятель. Он крутился возле статного мужчины, который возвышался над всеми присутствующими, как второгодник над стайкой первоклашек. По венцу, украшенному жемчугом и золотыми листьями земляники, Гизела опознала в нем коллегу-аристократа. Не иначе как сам Мастер Лондона, граф Марсден.

Другой вопрос, с какой стати он так вырядился? Одет он был в элегантный, хотя и старомодный фрак, на плечи накинул багряный плащ. Но поскольку подобная экипировка несовместима с работой грузчиком — а именно в таком качестве и трудились оба вампира — пола плаща застряла между шкафом и дверью. Отрывисто ругаясь, Марсден выдернул ее, после чего по-привычке отер со лба несуществующий пот. Пощелкал пальцами, отыскивая что-нибудь потяжелее кувшина для умывания. Секретарь услужливо подал ему шляпную коробку, которую он тут же забросил на шкаф.

Затем Мастер шагнул назад и воззрился на получившуюся конструкцию с тем же выражением лица, с каким на исходе дня строитель пирамид смотрит на творенье рук своих. Иными словами, с печальным недоумением, не понимая, зачем тратить усилия на такую дребедень.

— Дело дрянь, — суммировал он происходящее. Цицерон не сказал бы лучше.

За его спиной Гизела деликатно откашлялась.

Обернувшись, вампиры заговорили одновременно.

— Ммм, какая прелестница, — облизнулся Марсден.

— Замолчитезамолчитезамолчите, — прошипела Берта.

— И не сиделось же вам в спальне, мисс, — укорил ее секретарь.

— Что. Здесь. Происходит?

Берта подошла к ней и демонстративно обняла за плечи, сдавив их так сильно, что кости хрустнули. И чмокнула в щеку. Подумав, чмокнула еще раз, уже поближе к губам. Теперь Гизела смотрела на нее во всем глаза. До сей поры склонности к эпатажу за Бертой не замечалось. На людях она вела себя так, как будто приходилась Гизеле то ли компаньонкой, то ли камеристкой. Не стыдилась их отношений, просто была замкнутой, как королевская сокровищница — на все все засовы. А тут такая оргия!