— Ты не такой мягкий, как тебе подобные. Ты можешь быть солдатом. У тебя есть мышцы.

— Прокул говорит, что юноша не должен был мягким, — робко сказал я.

— Прокул мудрый человек. В некоторых отношениях. Будь он мудрее в других, мог бы прожить дольше.

Пораженный этим неожиданным замечанием и не поняв его, я решил о нем не размышлять, зная, что иногда мудрее промолчать и держать язык за зубами.

Что бы не имел в виду Цезарь, он сменил тему.

— Где Прокул нашел тебя, Ликиск?

— Он меня не находил, — ответил я и почти слово в слово передал ему историю, которую Марк Либер рассказывал о моем рождении и о том, как привез меня в Рим вместе с армией. Цезарь слушал, словно ему было интересно, продолжая гладить мое тело, и его прикосновения заставляли меня вздрагивать, словно от холода.

— Ты боишься меня, Ликиск?

— Все боятся Цезаря.

— Под этими великолепными волосами прячется острый ум. Ты дрожишь от страха?

— Я дрожу, потому что мне щекотно.

Цезарь рассмеялся.

— О, эта живительная честность юности. Надеюсь, ты сохранишь эту черту. Честность — редкое качество. Но если Цезарь может дать здесь совет, честность всегда следует сочетать с внимательностью. Многие честные языки привели своих обладателей к смерти. Больше, чем лживые. Тебе нравилась армия?

— Я был еще младенцем.

— Ах, да. У меня есть внук, и он тоже вырос с армией. Боюсь, это не принесло ему пользу. Такое детство сделало Калигулу слишком властным. Но я не желаю думать о Калигуле. Я хочу думать о тебе. И больше, верно?

Успокоившись и оказавшись, наконец, в знакомом пространстве служения моему богу, я уступил требованиям Цезаря, который снова и снова повторял:

— Ликиск, ты прекрасно служишь своим богам.

Император Рима храпел.

Меня учили, что храп означал удовлетворение, но мне он никогда не нравился. Храп казался оскорблением моего бога, если после того, как я демонстрировал свое искусство, любовник отворачивался и попадал в объятия Морфея. К тому же, храп мешал спать мне. Шум не позволял отдохнуть и приготовиться ко времени, когда партнер проснется, вновь полный желания, и потянется ко мне в самое сладкое время сна, незадолго до рассвета.

В этом отношении Цезарь походил на любого другого мужчину. Как только первые лучи солнца наполнили комнату, Цезарь пошевелился, прервав мой сон. Его утренняя щетина колола кожу. Губы, которыми он меня целовал, были жесткими и сухими.

— Поздоровайся с Цезарем, — пробормотал он. После вина и еды на вчерашнем пире его дыхание источало зловоние.

Перевернувшись и лежа под ним, я чувствовал, как его несвежее дыхание врывается в мои ноздри, и мысленно молился Приапу: «Пожалуйста, пусть Цезарь не поймет, как мне все это надоело. Приап, пусть Цезарь удовлетворится побыстрее. Услышь меня, Приап. Если ты бдишь!»

С внезапным вскриком он произнес: «Все». Его тело задрожало, и он обмяк.

Я продолжал молиться: «Приап, не дай ему на мне уснуть!»

Через некоторое время Цезарь со вздохом перекатился на другую сторону кровати и уставился в потолок. Увидев, что его глаза открыты и не мигают, я замер от ужаса при мысли о том, что он мог умереть, однако вскоре Цезарь зашевелился.

— Ты счастлив в этом доме?

— Конечно! — воскликнул я.

— Прокул хорошо обращается с рабами?

— Да, Цезарь. Мой бог благословил меня хорошим хозяином.

Цезарь кашлянул.

— Странно — раб благодарит бога за то, что его сделали рабом. С другой стороны, есть Калигула. Он стал бы хорошим рабом, но вместо этого — отвратительный хозяин. Скажи, Ликиск, тебе нравится Рим?

— Это единственный город, который я видел. Кроме Остии.

— Остия — выгребная яма. Как и Рим. Я ненавижу Рим.

— Тогда почему вы здесь живете?

Цезарь моргнул.

— Замечательный вопрос.

— Я тут счастлив.

— Молодость может быть счастлива везде. А мальчик столь непревзойденной красоты будет всегда счастлив, поскольку всегда найдутся мужчины, которые обеспечат его счастье. Будь я таким молодым и красивым, как ты, я мог бы править миром.

— Но вы и так им правите, господин.

— Верно, — усмехнулся он, приподнялся и склонился надо мной, опираясь на локоть.

— Править миром нелегко. Особенно если тебя окружает столько неверных людей. Но какое отношение это имеет к симпатичному мальчику? Стоит ли забивать политикой такую прекрасную голову? Зачем обращаться мыслями к миру, если сейчас в моих руках есть кое-что получше?..

Я не видел его до конца дня, а вечером узнал от Ликаса, что Тиберий со свитой убыл на юг, в Кампань, и его отъезд был неспокойным.