На этот раз она не оттолкнула меня…

Я не торопился, и близость была сладостной. Наслаждение было с соблазнительным привкусом чего-то запретного, опасного, словно я овладевал деревенской девушкой на сеновале, куда с минуты на минуту мог ворваться ее отец с осиновым колом наперевес.

И в то же время в этой сладости был привкус тлена, боли и страшной, нечеловеческой тоски. Мне почудилось, что все это со мной уже когда-то происходило.

…Я хотел закричать, но в этот момент мне в уши ударил звук кашля. Кашель был особенно яростным и громким, почти истеричным, и я, не в силах сдержаться, засмеялся. В первый раз в жизни я завершал любовный акт не криком, я хохотом…

Это, и вправду, было невероятно смешно. Кашель в самый, так сказать, возвышенный момент… И словно по заказу… Я опять засмеялся.

Она же сказала, что никакого кашля не слышала. И еще с обидой спросила, не над ней ли я смеюсь.

Я упрямо стоял на своем. Я сказал, что слышал мерзкий кашель. Она странно посмотрела на меня и повторила, что никакого кашля не слышала. И готова была в этом поклясться. А вот мой хохот ее удивил.

Я пожал плечами и признался, что меня тоже.

Похоже, у меня начались слуховые галлюцинации… Не схожу ли я с ума?

Потом мы опять пили шампанское. Я позвонил вниз и велел принести в номер холодного мяса, масла, лососины, маслин, хлеба, фруктов и много вина.

Весь день мы валялись в постели, пили, ели, словом, отдавались наслаждениям.

Потом наступил вечер, и в спальню вошли сумерки. Мы надели гостиничные халаты и переместились в гостиную.

Я включил телевизор. Дождался новостной программы. О кровавом убийстве в Сан-Канциане — ни слова.

Моя возлюбленная была совершенно пьяна. Глаза ее потемнели, и зрачки, как у наркоманки, расширились. Она, не мигая, смотрела прямо перед собой и медленно раскачивалась из стороны в сторону. Я же обрел второе дыхание и чем больше пил, тем трезвее становился. Бывает такое опасное состояние, за которым может последовать все что угодно…

В качестве собутыльницы девушка никуда не годилась, и, наверно,

самое лучшее было бы отвести ее в спальню и уложить спать, но мне не хотелось оставаться одному, мне нужен был собеседник, пусть и молчаливый. Я принес из ванной пару полотенец и привязал девушку, чтобы не упала, к подлокотникам кресла.

Пленив таким образом свою мимолетную возлюбленную, я решил посвятить ее во все свои прегрешения.

Я хотел рассказать ей все… О скитальчестве, о вечном своем одиночестве, о мнимом убийстве, деньгах, паспортах… О Карле, о своей жизни до того, как на меня обрушилось богатство, об отце, однажды ночью ушедшем куда-то.

Я уже открыл рот, но вовремя остановился. Все-таки девица была из стана моих врагов, и, черт ее знает, спит ли она…

Ночь была ужасна! Я почти не спал и полночи провел в ванной, у мраморной

раковины, давясь зеленой рвотой и плача мутными слезами…

Под утро я отвязал девушку и отнес в спальню. Она даже не очнулась. Сам же лег на диван в гостиной и, уставившись в потолок, предался невеселым размышлениям.

Собственно, у меня было все, о чем может мечтать человек. У меня были деньги, я был здоров, я путешествовал, я был не стар, у меня были женщины…

Но у меня не было цели. Вернее, цель была: цель-мечта, чистая мечта, но я к ней не приближался. Как и отец, я хотел стать писателем, я писал книгу, но пока она была только у меня в голове. На бумаге же я не написал ни единого стоящего слова. Слова и мысли были, но они предназначались для чего-то другого.

Не скрою, кое-что я записывал. Но это было не для книги. Я не верю утверждениям, что в творчестве все сгодится, что в ход может быть пущен любой сор, любая мелкая деталь или мыслишка, я считаю, что литература — зона заповедная и с грязью туда лучше не лезть. А жизнь вокруг меня была полна грязи, можно сказать, она из нее одной и состояла.

Если все это всадить в чистую мечту, как ее потом отмыть?.. И какая в результате получится книга? О чем она будет? О пьянстве, в котором большинство моих сверстников винило подлое время, в которое их угораздило родиться? Или о сточной канаве, в которой я однажды провел целую ночь? Лучше бы я в ней утонул…

Литература, музыка, искусство — это красивые иллюзии, созданные талантливыми ублюдками для осознания того, что они не ублюдки, а высшие существа, наделенные даром погружаться в воображаемый мир, потому что реальный мир, полный ужаса и грязи, не оставляет им другого выхода.

Были, правда, такие, кто умел о грязи сказать так, что хотелось в этой грязи вываляться. И лучшим из них был Генри Миллер.

Кстати, о духах моей новой знакомой. Я вспомнил, где и при каких обстоятельствах впервые ощутил их необычайно легкий, но в то же время стойкий и притягательный запах.