– Пусть будет так. Не надо... – она потянула свои пальцы из его ладони, ничего не вышло, быстро сдалась и закончила совсем не так, как хотела: – Не надо было ему проявлять инициативу в каком смысле?

– В том, чтобы подставлять тебя так жестоко, – нехотя признался Баскаков. – Было дано задание идиоту: следить и, используя представившуюся возможность, насолить тебе каким-нибудь образом.

– Ничего себе! – Даша надула губы и пальцы решительно выдернула. – Насолить?! Это называется насолить?! Я просидела под следствием почти неделю! Я подверглась массированным допросам и прокурорских, и своих, и людей из службы собственной безопасности! Я потеряла работу! В конце концов, я получила по башке! Это называется насолить?!

– Один – один, Даша.

Он не испытывал никаких угрызений совести. Если что-то и разозлило его, так это то, что его подчиненный ослушался, проявив не одобренную свыше инициативу. И ему совсем не жаль ее запятнанной репутации, потерянного времени в следственном изоляторе, и головы ее пострадавшей совсем не жаль.

Он отмщен!

– Ты доволен... – поняла она все по его самодовольно ухмыляющимся глазам. – Ты очень доволен.

– Не скажу, чтобы очень, но... Некое удовлетворение получил. Доказать, кстати, у тебя не получится. Да, я почти доволен. Хотя Косой и получил по шее за самодеятельность.

– Потому и машину его на штрафстоянку отогнали? Сам не сумел?

– Ага, – покивал Захар, развалившись на стуле в ее кухне, как на своей, и совсем не заботясь, что рубашка неприлично расстегнулась на его загорелом торсе. Почти ведь до пупа обнажился, ох и... – Менты забрали тачку, вызвали эвакуатор и отбуксировали на штрафстоянку, мы же не знали, что этот... Саша, мягко говоря, с перепугу ее поперек проезжей части оставит, когда с отчетом прилетит.

– А где он сейчас? Вы его... Вы его за непослушание?.. – продолжить она побоялась.

– Нет, дома сидит, раны зализывает. – Он вдруг резко втянул в себя воздух, выдохнул, сильно раздувая щеки, и проговорил не без раздражения: – Я устал тебе повторять, Полукарова, я не убийца! Я бизнесмен! Никаких приказов по устранению конкурентов, членов их семей, мужей подруг въедливых следачек я не отдавал и отдавать не собираюсь впредь! Мои руки не в крови, поэтому...

– Поэтому что?

Вот дурацкая привычка от работы осталась – цепляться за слова и выуживать все новые и новые ответы. Зачем?!

Она втянула голову в плечи. Он ведь поднялся и снова навис у нее за спиной.

– Поэтому я без опасения дотрагиваюсь до тебя, дорогуша.

И у нее снова душа ушла в пятки, и сердце забилось даже в кончиках пальцев. И тот давний сон ей вспомнился, от которого и сладко, и стыдно было при пробуждении. И прятала потом этот странный сон в подушках, вместе с пунцовым лицом и смущенным смехом.

Ей и сейчас было жутко стыдно от собственного желания: а пускай у него последние опасения исчезнут, и он снова станет трогать ее и бубнить что-нибудь ей в шею и ключицу, и тогда она уж точно осмелится тронуть губами его висок.

– Запри за мной дверь, Даша, – с понимающим смешком, за который его убить было не жалко, проговорил Баскаков уже от входа.

Когда успел удрать? Когда она голову в плечи втягивала? Или когда жмурила глаза, боясь обернуться и глянуть на паскудника?

Ох, права была Нелька, совершенно права. Как глянет: хоть стой, хоть падай, а как падать, так...

– До свидания, – произнесла она, внимательно рассматривая носы его мягких замшевых ботинок. – Извини, что побеспокоила.

– Всегда рад, всегда рад. Если что, обращайся. Даже личное время на тебя потрачу.

И так это у него вышло вежливо, так вежливо, что она едва не взвизгнула с досады. Как маленький щенок, перед носом которого поиграли приманкой, а потом ловким движением руки спрятали за спину и лишь поощрительно потрепали по загривку.

– Да ну что ты, Захар! – откликнулась она ему в тон, хотя губы и подрагивали от непонятной обиды на весь белый свет. – Разве же я могу злоупотреблять! Твоя милая тогда меня окончательно возненавидит! И уж точно к тебе не вернется, как ни проси, ни уговаривай.

Он странно крякнул, странно на нее глянул, выпятил губу и зачем-то торопливо застегнул рубашку до верхней пуговицы.

– Ты слышала, что ли? – спросил через мгновение.

– А то!

– Вот ведь... – Он покрутил головой, посмеялся, вышел за дверь и вдруг, спохватившись, попросил: – Кроме смеха: не выходи ночью одна, идет?

– Почему?

– Пока я не выясню, какого черта Слава Сулейман приставил к тебе своих людей, не выходи никуда ночью одна. Обещаешь?

Она коротко кивнула и закрыла за ним дверь. Тут же привалилась к ней спиной, и губы ее сами собой расползлись в глупой счастливой улыбке.