В четыре утра, едва успев разогреть двигатель, выехал из гаража Сергей Жарков, поди уж час как в пути, а ЗИЛ прошел едва километров двадцать. Пронесшийся снежный буран начисто перемел наезженную колею, оставив после себя непроходимые заструги, тяжелые шапки сугробов. Хорошо еще, что колопна машип ушла в Магадан за день до пурги, а то сидеть бы им на перевале, ожидая «летной» погоды.

Урча и словно утка переваливаясь с боку на бок, ЗИЛ Жаркова медленно продирался по снежной целине. Сергей покосился на заснувшего Митрохина, включил дальний свет. Сразу тысячами светлячков вспыхнули снежинки. «Сюда бы художников да туристов возить, будь морозец градусов на сорок поменьше, — почему-то подумал Жарков. — Вот она, красотища-то какая! Ни в одном кино не увидишь».

Неожиданно машину тряхнуло, на какое-то мгновение она остановилась, словно раздумывая, стоит ли продираться дальше. Сергей включил демультипликатор, и ЗИЛ, надрывно урча, начал медленно карабкаться вперед, подминая под себя сугроб.

Проснулся Колька Митрохин. Открыв сначала один глаз, затем второй, он ошалело ватрдс головой, спросил хриплым со сна голосом:

— Сколько уже?

— Пять.

Митрохин прищурился, высматривая в свете фар обрывистые склоны сопок, с досадой покрутил головой.

— Глухариная?

—- Она самая.

— Как черепахи ползем.

7

Сергей помолчал, резко крутанул баранку. Кажется, он съехал со старой колеи, и теперь ЗИЛ упрямо продирался по глубокому снегу, спотыкаясь на застругах, вырывая из рук непослушную баранку. Машина натужно ревела, но все это было бы полбеды, если бы не резко упавшее давление масла.

И тут в ровном гуле двигателя Сергей уловил какой-то новый звук. Не веря самому себе, он повернулся к Митрохину.

Ты ничего не слышишь?

Н-нет. А что?

Вроде бы стук.

Николай закрыл глаза, подался вперед.

Вроде бы что-то есть...

Вот сволочь! — Сергей ударил кулаком по баранке. —

Вернемся обратно, при всех ему морду набью.

Кому это?

Да механик, сволочь, машину из ремонта выпустил, а

вкладыши, видно, не заменил.

Дела-а...

Впереди в свете фар вырос огромный сугроб. ЗИЛ взревел, остановился. Сергей подал рычаг раздаточной коробки и почти физически ощутил, как машина сантиметр за сантиметром прокладывает себе первопуток.

Не выпуская баранки, Сергей открыл дверцу, пытаясь рассмотреть дорогу, встал на подножку. Пронизывающий ветер ворвался в кабину, в секунду выстудил ее тепло.

Вот погодка. Даже высунуться нельзя. — Он захлопнул

дверцу, подул на пальцы. — Вмиг прихватывает.

Погодка... — уважительно сказал Митрохин. Он поежил

ся в своем поношенном солдатском бушлате, откинул со лба

белобрысую прядь волос. — Я уже год па стройке, а и не

слышал, что может быть такое: мороз под шестьдесят и вет

рище...

А я здесь, можно сказать, с первого колышка. — Сер

гей, не выпуская баранки, ловко достал из пачки папиросу,

чиркнул спичкой, прикуривая. Горьковато-сладкий запах та

бака наполнил кабину. Жарков затянулся, кивнул Николаю:

кури.

А я не курю, — сказал Митрохин. — Бросил еще в

армии.

Молоде-ец, — Сергей с одобрением посмотрел па Коль

ку. — А я несколько раз собирался бросить, да все никак

не получается. А надо бы. Наташка ругается, говорит: всю

комнату прокурил.

Она у тебя в отпуске, что ли?

Ну да. На материк с Борькой уехала. Я тоже хотел вме

сте с ними махнуть, да начальство не отпустило. Ну ничего.

Через месяц встречать буду. А Борька там пока останется.

Теща ругается на Наташку, говорит: куда в такой холод маль

ца повезешь?

Правильно...

В кабине опять «тало тепло, Колька расстегнул бушлат.

— Давай покручу? — предложил он, кивнув на баранку.

8

— Обожди. Вот в тайгу въедем, дорога полегче станет, тогда... — сказал Сергей и сморщился как от зубной боли, прислушиваясь к усиливающемуся стуку.

Теперь уже двигатель «молотил» основательно, и не надо было особо вслушиваться, чтобы определить поломку. Резко упало давление масла.