Guf: «Тринити»

Через десять минут они уже вкололи в вену чистый как слеза ребенка раствор и отправились на балкон хлопнуть по сто коньяку за упокой.

– Слушай, у меня сушняк, – заплетающимся языком поделился Кораблев. – Что за пидорскую подделку ты набодяжил? Мы умираем – или как?

– Умираем, – эхом ответил Кратер.

– Вдруг навсегда? – спросил Кораблев, прижав к груди согнутую в локте руку, по которой струился яд.

– Амбивалентно.

Кратер попытался охватить памятью отдельные кусочки прожитой жизни. Картина выходила скомканной, ненатуральной, ненужной. В черно-белых штрихах остро чувствовалась тоска.

Везде тоска!

Кораблев закрыл глаза.

«Действует дурь…»

Животный ужас он давил вполне рациональными, но безжалостными всхлипами: «Неужели все зря? И жизнь, и смерть? Ромео херов!.. Господи, прости, я любил…»

Это была последняя мысль. На ней и оборвалась его жизнь.

Guns’N’Roses: «Knocking On The Heaven’s Door»

По ней открыли шквальный автоматный огонь. Фея лениво отвечала одиночными выстрелами из своего меняющегося на глазах оружейного арсенала. Пробираясь очаровательными (великолепно простреливаемыми) кремлевскими тропинками, очень пожалела, что давно не была здесь на экскурсии.

Охрана Кремля стремительно стягивалась вокруг маленькой фигурки в вечернем платье с рюкзачком на голом плече.

Картинка перед глазами Феи теряла резкость, теряла краски. Прогрессирующая близорукость. Окружающие деревья и дворцы бледнели, словно переполняясь светом. И без того яркое солнце отпечаталось во всем.

Фея закрыла глаза. Когда открыла, увидела простирающуюся перед ней бесконечность, состоящую из ровно-белого бумажного цвета, который не раздражал, не резал глаза.

– Ну вот и все, – решила Фея. – Я и так зажилась. Маму смогла увидеть…

Единственное, что мешало вспомнить свои лучшие чувства, забыть, простить, успокоиться, – уверенность в опасной близости вооруженных до зубов стражей Кремля.

И помощи ждать неоткуда.

Она откинула в сторону АКМ с двумя рожками, перемотанными изолентой, сдернула с плечика рюкзачок, достала ракетницу. Рюкзак нырнул к ногам.

«Куда стрелять?»

Вокруг белое-белое небо, под ногами серая-серая твердь.

Фея направила ракетницу строго вверх.

Ни звука выстрелов, ни взвившегося вверх огонька она не увидела. Не почувствовала и капель внезапно хлынувшего грибного дождя. Не узнала – именно в этот момент остановилось сердце Сани Кораблева в тех координатах, которые она покинула целую вечность назад. То, что оно перестало биться, но не любить, увеличивало вероятность скорой встречи Сани и Феи. То, что в этот момент девушка утратила способность чувствовать, грозило сделать эту встречу роковой.

Bon Jovi: «Dyin’ Ain’t Much Of A Living»

Уверенность в себе – первое чувство, с которым он очнулся.

«Я могу все», – именно так, без «но», застучали его новые мысли.

Он может заставить взлететь замершую в пробке «скорую», наполнить живой водой капельницы, к которым пришвартованы он и Кратер, расколоть Землю пополам.

Единственный белый халат в «скорой помощи» торчал впереди у водительского кресла.

Оттуда журчала негромкая беседа.

Белый халат чертыхался приятным женским голосом. Водитель бубнил весьма однообразные фразы:

– О, ё!.. Докатились!.. От таких прогонов я окуклиться готов… Я щас окуклюсь…

Дождь бренчал по окнам и крыше, органично вплетаясь в тихую беседу, смешанную с шелестом магнитолы. Вновь усыпляя.

Кораблев приподнялся на локтях, выглянул в окно. Они встали в многокилометровой пробке на третьем транспортном кольце в районе Москва-Сити.

– Чего там? Израиль вторгся в Южную Осетию? – громко окликнул тех, кто должен был спасать ему жизнь.

Спина в белом халате вздрогнула. Поворачивающееся лицо автоматически обретало выражение участливого беспокойства:

– Вам лучше?

Заботливый голос принадлежал до неприличия молодой девушке с конопатым лицом.

«Неужели теперь в санитары, как в Гитлерюгенд, с четырнадцати лет берут?» – подумал Саня.

– О, нимфа, вы спасли меня! Чувствую себя на две недели моложе.

– Вообще-то мы вам еще ничего не делали, – девушка окаменела лицом, – поэтому очень торопимся в клинику.