— Сапфо, я знаю, кто готов платить за песни и платить хорошо. Мне знакомы богатеи во всем известном мире. Я всех их встречал в Сардах… мне следовало купить землю вблизи сардского дворца, когда она была дешева… но это другая история.

— Уходи! — воскликнула я.

— Золотом в размере ее веса? — переспросила Праксиноя. — Она довольно хрупкая, но золото может нам пригодиться.

— Что ты имеешь в виду? — поинтересовалась я.

— Может быть, ты не заметила этого в своем отчаянии, но после смерти Керкила мы перестали получать деньги с кораблей и от виноторговли. Мы продавали то, что производит наша ферма, но скоро можем потерять и ее. Керкил был человеком недальновидным. Похоже, что он успел наделать долгов. Пока ты спала, я всем этим занималась. Лучше бы тебе попеть, чтобы иметь ужин, а то останешься голодной.

— Как это может быть? — спросила я.

— Уж не знаю как, но у нас долги. Каждое утро к нашим дверям приходят торговцы — хотят получить то, что им причитается. До этого дня я их сдерживала, но если есть возможность заработать золото… то у тебя нет выбора.

— Совершенно с ней согласен, — сказал Кир.

— Но если я буду петь за золото, моя богиня отвернется от меня.

— А если не будешь, то останешься с пустым желудком. И я вместе с тобой, — сказала Пракс, — Сапфо, ты никогда не была практичной, так что позволь мне быть практичной за тебя… за нас обеих. Нам нужно золото. Нам нужно попасть в Египет, чтобы защитить твое наследство, а это потребует расходов. Если мы можем заработать немного здесь и еще немного в Дельфах, мы должны это сделать. У нас нет иного выбора.

Кир дрожал от возбуждения.

— Она права! — сказал он. — Я могу устроить твое выступление на симподии завтра вечером. Подготовь свои песни! Завтра на заходе солнца я приду за тобой с позолоченными носилками.

— Постой, — остановила его Пракс, — А сколько она заработает завтра?

— Трудно сказать, — ответил Кир.

— Как насчет ее веса золотом? — спросила Пракс.

— Это была фигура речи, — растерялся Кир.

— Тогда моя хозяйка не будет петь.

— Ты с ума сошла, Пракс? Я так поняла, нам нужны деньги, — удивилась я.

— Тихо, — шепнула мне Пракс и повернулась к Киру: — Если ты сегодня принесешь золота в половину ее веса, я позволю моей хозяйке петь.

— С тобой трудно договориться, — сказал Кир. — Я принесу свои весы.

— Я предпочту взвешивать на моих, — с явным удовлетворением сказала Пракс, — Сапфо, иди готовь свой репертуар. Поторопись!

Когда Кир вернулся в тот же день, они с Пракс принялись спорить о весах и мерах. Я слышала, как они кричали друг на друга, пока я пыталась повторять свои песни. Наконец меня позвали из моей комнаты и попросили сесть на чашу каких-то хитроумных весов. На другую Пракс устанавливала гири. Кир снимал их. Они обвиняли друг друга в мошенничестве.

— Ты меня разоришь! — протестовал Кир, когда Пракс взялась за гири.

— Моя хозяйка — это лучшая сделка в твоей жизни! — возразила Пракс.

Они взвешивали, потом прекращали взвешивать. Я сама то становилась на чашу, то сходила с нее, а они спорили, механизм каких весов лучше и какие из них точнее. Это было мучение. А я тем временем не переставала настраивать мою лиру.

— Ну, я вам больше не нужна? — спросила я.

Они, похоже, приходили к какому-то компромиссу.

— Иди готовься, отдыхай и наведи марафет, — сказал Кир. — Никогда не знаешь, как симподий может изменить твою жизнь.

Кир вернулся в шесть, за ним — золоченые носилки, которые несли четыре крепких раба. Полог был из багряного полотна, прошитого золотой нитью — в тон одеянию рабов. Мы с Праксиноей забрались в носилки, и рабы понесли нас по оживленным улицам Сиракуз. Наконец мы оказались во дворе роскошного особняка. Праксиноя и Кир провели меня так, чтобы никто не видел, в отдельную гардеробную, где я облачилась в королевский пурпур, подвела брови и глаза и надушилась к предстоящему представлению. Потом я дождалась, когда закончится обед и уберут пол, и только тогда появилась со своей лирой.

Кир представил меня как «легендарную Сапфо с Лесбоса». Я вышла из тени, окруженная рабами, которые несли факелы и воскуренные благовония. Я начала с моего «Гимна Афродите», который когда-то так понравился обществу на Лесбосе. Я еще не дошла до шелеста крыл и спуска колесницы, но уже почувствовала, что публика хорошо принимает меня. Какое это замечательное чувство! Я очаровывала себя, очаровывая их! Я была влюблена в их смех и аплодисменты, в звук собственного голоса. Размягчив их сердца восхвалением Афродиты, я перешла к другим любовным песням.