Колхозкин пошевелился. Застонал, сел. Чумным взглядом уставился на девочку.

Катенька прошептала:

— Счастье-то какое, дяденька. Я уж испугалась, что вы померли.

Колхозкин слабой рукой схватился за полку на стене, вжался в стену ладонью, поднялся. Пошатнулся, упал как-то вбок, плечом к стене и замер. Спросил сипло:

— Это ты меня, что ли, в дом затащила?

— Я, дяденька.

— Сказал бы тебе «спасибо», да что-то не хочется, — признался Колхозкин. — Ты ж с этим пришла, как его… Ионычем.

— Не обижайтесь на дяденьку, — прошептала девочка. — Ему очень многое пережить пришлось: вот и совершает иногда дурные поступки. Но в душе дяденька человек добрый.

— Да уж… — пробормотал Колхозкин и наклонился к Катеньке. — Тощая, бледная… болеешь чем, кроха?

— Нет, дяденька, — был ответ, — не болею. А что бледная и тощая, так это от недоедания: тяжело нам с дяденьками живется, есть часто бывает совсем нечего.

— Уж я смотрю как тяжело, — ехидно заметил Колхозкин, подходя к столу. Нацедил себе в рюмку зубровки, хряпнул. — Ионыч толстый, румяный, рожа от жира так и лоснится: не видать что-то, чтоб он от голода помирал. Да и второй ваш, мертвяк который, поживее тебя выглядит. Они тебя голодом, что ли, морят?

Промолчала Катенька.

— Куда они двинули-то? — поинтересовался Колхозкин.

— К тетеньке какой-то в гости.

— К Александре, значица. — Колхозкин уперся ладонями в стол. — Злое пьяное стадо, и Ионыч во главе этого пьяного стада. Одно утешает: патруль их наверняка задержит и отправит отсыпаться в холодный дом. А если не задержит? — Колхозкин выпил еще зубровки, прошептал: — В милицию звонить надо. Да только незадача: нет тут телефона, отключили дядь Васе за постоянную неуплату. Надо ко мне идти. — Колхозкин, шатаясь, побрел в переднюю. Зашарил рукой по вешалке. — Вот гады! Шубу умыкнули. Ну, надеюсь, дядь Вася не обидится, если я его пальтецо позаимствую. — Колхозкин натянул драповое пальто, отворил дверь. Взглянул на Катеньку: — Идем со мной, кроха. Нечего тебе тут оставаться.

Катенька послушно поднялась. Подпрыгнув, сорвала с вешалки свое пальто, кое-как оделась. Колхозкин снял с полки нутриевую шапку, нахлобучил Катеньке на голову. Шапка налезла девочке на глаза. Она схватилась за шапку, прошептала:

— Дядя, я не могу, это чужое…

— Плевать, — резко бросил вредный Колхозкин, шлепая ее по рукам. — Зато не замерзнешь.

— Да как вы так можете говорить! — Возмущению Катеньки не было предела. — Воровство — это плохо! Неужели дядя Ионыч был прав, когда заставил вас поколотить? Неужели вы и в самом деле плохой человек?

— Дуреха, — ласково сказал Колхозкин. — Вернем мы шапку, не переживай. К тому же нутриевая шапка в Пушкино копейки стоит — у нас тут нутрии водятся в избытке. Вот, смотри. — Колхозкин достал из кармана кошелек, отсчитал несколько банкнот, положил на вешалку. — За эти деньги можно две такие шапки купить. Теперь спокойна?

— Но вдруг эта шапка дорога кому-то как папин или мамин подарок и…

— А ну пошли! — рявкнул грубый Колхозкин и потянул Катеньку за собой.

На улице был легкий морозец: щеки пощипывал, на большее не решался. Скупо горели фонари, вдалеке брехали собаки. На востоке полыхало зарево. Они шли по очищенной от снега и наледи улице и радовались: Колхозкин радовался, что вскоре сможет остановить пьяный поход Ионыча и компании, а Катенька радовалась, что идет снежок, что голове тепло, что она впервые за несколько дней почти не голодна, что ее держат за руку и думать почти не надо — только послушно следовать за вредным дядей Колхозкиным.

— На востоке горит, — прошептала Катенька, в который раз поправляя шапку. — Неужели рассвет?

— Костер зажгли, — сказал Колхозкин. — Серых, что не растворились после бойни, жарят под усиленной охраной. — Он пробормотал: — Это и хуже, кстати. Там, наверно, все патрули: кому ж охота на морозе посреди ночи по городу ходить: в тепле у костра приятнее. Не остановит твоего Ионыча никто.

— Дядя Ионыч хороший… — начала было Катенька, но грубый Колхозкин дернул ее за руку:

— Хватит уже, наслушались твоих сказочек! — Он задумался вслух: — Надо тогда сразу в отделение идти; там точно кто-то будет. — Колхозкин потащил Катеньку в темный переулок. — Тут срежем.

Они сделали всего пару шагов, как вдруг услышали голос:

— Пронесшейся грозою полон воздух…

Колхозкин замер. Катенька сразу узнала голос, радостно воскликнула:

— Дядя Федя! Откуда ты тут?

Сокольничий вышел из тени. Вид у него был сонный. И двигался он странно, как сомнамбула.