Шрифт:
Катенька прошептала:
— Дядя Федя… вы спите?
Федя пробормотал:
— Пронесшейся грозою полон воздух… — поднял руки; хотя нет, не руки он поднял вовсе, а щупальца: острые, опасные.
Катенька закричала:
— Дядя Колхозкин, бегите! Бегите!
Но вредный Колхозкин и не думал бежать. Он схватил с земли палку и кинулся на мертвяка; охнул, пробитый щупальцем насквозь, но сделал еще полшага, насаживая себя на щупальце, взмахнул палкой, пытаясь достать дядю Федю, но не достал, уронил палку и обмяк.
Катенька упала на колени. Хотела закричать: воздуху не хватило. Хотела заплакать: не хватило слез. Сокольничий выдернул щупальце из Колхозкина: тот упал. Федя подошел к Катеньке и вяло прошептал:
— А меня Ионыч оставил переулок сторожить на всякий случай. Говорит: раз уж мы тебя покрываем, Федя, так будь любезен пользу приноси.
— Ты не спишь, дядя Федя? — спросила Катенька.
— Не спится что-то, Катенька, — ответил сокольничий. — Хочется спать, да не уснуть никак. А если усну, только хуже станет: во сне жуки. И кто знает, на кого они в этот раз заползут. А кроме меня ведь стряхивать их некому. Некому, лапушка!
Катенька опустила голову и уснула; словно выключили ее.
Сокольничий взял девочку на руки и понес обратно в дом.
Глава девятая
Город накрыли синие сумерки.
— Как красиво, — восторженно прошептала Саша, изящной ножкой приминая снег на черепице. — Как давно мы с тобой не забирались сюда, на крышу!
— Давненько, эт точно, — рассмеялся Рыбнев.
— Закат чудесный. — Саша хитро улыбнулась. — Скажи, Рыбнев: смог бы ты докинуть камешек до заходящего солнца?
— Ты же знаешь, — Рыбнев усмехнулся, — что я — чемпион по метанию учебной гранаты; у меня даже специальный диплом ФСД есть за подписью самого Рикошета Палыча.
— Я так долго тебя не видела, не разговаривала с тобой… — жалобно протянула Саша. — Кажется, я всё о тебе позабыла!
— Ну, гляди…
Рыбнев протянул руку и отломал кусок намерзшего на трубу льда. Взвесил в руке: тяжелый. Поднялся, прищурил глаз: до горизонта далековато будет, да и крыши большую его часть загораживают. Ну да ничего. Саша разницы всё равно не заметит.
— Ты сможешь, Рыбнев! — воскликнула Саша и беззаботно засмеялась.
— Еще бы! — крикнул Рыбнев, с наслаждением вдыхая чистый морозный воздух, размахнулся и кинул.
Полетела ледышка: над черными крышами полетела, над седыми дымками, над промороженными человеческими судьбами — прямо вдогонку за солнцем.
— Ну как? — спросил Рыбнев, плюхаясь на снег рядом с Сашей, обнял ее. — Довольна?
Саша вглядывалась в закат.
— Рыбнев, смотри! Смотри! — Она вдруг подскочила. — Кажется, на солнце была вспышка! Ты докинул все-таки! Докинул!
Рыбнев расхохотался. Саша наклонилась к нему, прижала ладошки к щекам, серьезно заглянула в глаза:
— Рыбнев, скотина ты этакая: как же я тебя люблю!
Рыбнев чмокнул ее куда-то неопределенно, между губами и носом, ближе к левой щеке.
— Ладошки-то у тебя холоднючие. Простуды нам еще не хватало. Пошли-ка горячего чаю сообразим, Сашка.
— Пошли, — счастливо прошептала Саша. — Пошли.
Глава десятая
Посреди ночи раздался телефонный звонок. Рыбнев выполз из-под теплой Сашиной руки, взял трубку.
— Алло!
— Добрый вечер, Рыбнев, — вкрадчиво сказала трубка.
Рыбнев взглянул на часы:
— Утро скоро, Рикошет Палыч.
— Заглянешь на площадь? — деловито осведомилась трубка. — Тут костер. Верхние языки пламени чуть не до неба: красота незабываемая.
— Приду, куда денусь, — сказал Рыбнев. Повесил трубку и в темноте пошел искать штаны.
— Рыбнев, ты уже уходишь? — сонно спросила Саша.
— Начальство вызывает, — признался Рыбнев.
Саша села на кровати, кулачками потерла глаза:
— Рыбнев, не уходи. Побудь со мной до утра: я мечтаю хоть раз проснуться раньше тебя.
— Не могу, родная, — сказал Рыбнев.
Саша в теплой ночнушке проводила его до двери. Обняла Рыбнева, прошептала:
— Не хочу отпускать.
— Надо, Сашенька.
Она надула губки: