Он встал из-за стола, и Олег поднялся тоже. Черт, жалко, что это другой, не тот же самый, вот было бы хорошо, красиво. Впрочем, неважно, они там у себя внимательно читают и перечитывают архивы.

— Я уже сказал вам один раз и еще раз скажу, — выговорил негромко, без точечных акцентов. — Я не буду с вами сотрудничать, ни в какой форме. Это понятно?

Конечно же, ему было непонятно, усталому службисту, не привыкшему работать в цейтноте, по ходу, с колес. Видимо, он все же надеялся, что сработает схема. Потому и приехал один, так оно, разумеется, убедительнее, но ведь и рискованнее в разы. Потому и ломанулся напролом в направлении диспетчерской, и меньше всего ожидал, наверное, попросту получить по морде.

Коротко, резко, почти без замаха. Как били в тех местах, о которых я давно запретил себе помнить, сменив жизнь и уничтожив архивы.

Со всей силы вспышки-воспоминания. С болью в косточках.

С наслаждением.

Службист отлетел на другой конец кухни странно легко, будто мяч, и тем более неожиданной тяжестью загремел об холодильник, сметая на пол микроволновку вместе с тумбочкой и напоследок зацепившись головой об угол мойки; невероятный лязг и грохот потряс, кажется, лесную тишину на километры вокруг. Олег скорее недоуменно смотрел, как тщедушная фигура в сером костюме сползла, наконец, вниз и замерла, нелепо раскинув ноги.

Подошел, присел на корточки, тронул шею над воротником. Разумеется, живой, но все равно надо поскорее убрать его отсюда. Взять под мышки, выволочь наружу и затолкать в службистский автомобиль.

Пока не увидел, проснувшись, Женька.

Но и оставлять его здесь, во дворе базы, было тоже нельзя.

Службист уже начинал не то чтобы приходить в себя, но подавать признаки жизни, постанывать, глухо мычать. Автомобиль стоял незапертый, всеми дверцами нараспашку, ключи торчали в коробке передач термоядерного двигателя. Олег забросил вялое тело службиста поперек заднего сидения, с отвращением согнул в коленях податливые ноги, припечатал дверцей. Затем обошел машину кругом и сел за руль.

Листва хлестала по лобовому стеклу, скрежетали и с хрустом обламывались о кузов сучья и ветки. Чем дальше в лес, чем непролазнее и безвозвратнее, тем лучше. Очнувшись, он, конечно, начнет первым делом вызванивать своих, вот пускай и поплутают по чаще, а потом провозятся битый час, вызволяя автомобиль. Единственное, нельзя чересчур увлекаться, мне-то возвращаться на базу пешком…

И внезапно лес кончился. Гораздо раньше, чем Олег мог предположить. Машина с разгону выехала на голый склон, затряслась на камнях, он еле успел затормозить чуть ли не над самым обрывом. Остановил двигатель, распахнул дверцу навстречу могучему и тихому выдоху моря. Вышел наружу.

Море лежало под ногами, темное, спящее, мое. Несмотря на параллельные серебристые полосы на его спине и светящуюся цепь вокруг. Несмотря ни на что. Море дышало ночной свежестью, перекатывалось невидимой зыбью на гладкой поверхности полного штиля. Катастрофа, катаклизм — все это было попросту бесстыжее службистское вранье. Я отвечаю за свое море. Оно единственное не солжет и не предаст.

Развернулся и зашагал напрямик через лес, чавкая по грязи, прыгая через поваленные стволы и пружиня на примятых ветвях кустарника. Просека, пробитая машиной, на глазах стягивалась, распрямлялась, зарастала, словно весна латала лес на живую нитку; вскоре Олегу пришлось пробиваться сквозь будто бы и нетронутые заросли. Он уже забеспокоился, как бы не потерять направление, когда, выставив локоть перед лицом, прорвался сквозь колючие кусты обратно к базе.

Тускло светилось окно кухни, и диспетчерская тоже мерцала из-под жалюзи голубоватым светом. Странно, монитор давно должен был погрузиться в спящий режим. Женька?..

Сейчас мы с ним поговорим. Один на один. Впервые за много лет, и сразу о решающе важном, но так даже лучше. Вдвоем мы с ним придумаем, как поступить. Не может быть, чтобы мы ничего не придумали — вместе.

Уже на пороге кухни Олег обнаружил, сколько глины, листьев, травы, мелких веточек прилипло к ботинкам, черт, не тащить же в диспетчерскую. Присел на корточки, пытаясь счистить грязь; бесполезно, логичнее разуться и вымыть руки. Непривычно ступая в носках по холодному линолеуму, подошел к мойке, о которую недавно ударилась голова службиста. Вроде бы никакой крови, хоть тут, считай, повезло. Отвернул кран, намылыл черные ладони и сквозь хлесткий звук воды о жесть вдруг услышал:

— Вы дозвонились Виктору Винниче…

Пытаясь закрыть воду, скользнул намыленной рукой по головке крана, чертыхнулся, обтер ладонь полотенцем и закрутил до упора; упали последние громкие капли. Женька молчал. Потом сказал странно взрослым, низким и напряженным голосом:

— Да… Да. Меня зовут Евгений Стеблов. Все предварительные переговоры по «Аш-два-о» Виктор Алексеевич поручил вести мне. Я вас слушаю, — и после длинной паузы: — Да, устраивает. Приступайте и будьте на связи. До свидания.

Завершил звонок, выдохнул громко, облегченно, по-мальчишески. Вскинул взгляд к двери, ко мне — и вздрогнул, будто застигнутый на горячем. Мой Женька, черт. На Виктора он смотрел совсем по-другому.

Тишина висела, как мертвый маятник. Надо было сказать хоть что-то, чтобы качнуть, привести в движение, оживить. Хотя бы самую незначительную малость:

— Ты включил его мобилку?

— Нас тут все равно засекли, — колюче отозвался Женька. — И это неважно уже. Да, слушаю, вы дозвонились Виктору Винниченко.