Такова была суровая и верная оценка моряками-коммунистами деятельности главного центра политической работы на Балтике накануне кронштадтского мятежа. К сожалению, изменить такое положение уже не оставалось времени…

Недостатки в деятельности Побалта и командования Балтфлота особенно тяжело сказались в Кронштадте. По существу в последние недели перед мятежом органы управления крепостью были парализованы. По свидетельству очевидцев, среди руководящих работников Кронштадта возникли склоки и разброд; демагоги, все громче кричавшие в кубриках и казармах, получали робкий отпор, даже особый отдел крепости не принимал надлежащих мер пресечения, хотя поводов для этого оказывалось более чем достаточно. [266] Подстрекатели и провокаторы использовали случаи «волынки» на некоторых петроградских предприятиях и распускали вздорные слухи о расстрелах рабочих, об артиллерийском обстреле Путиловского завода и т. п. Характерно, что среди активных подстрекателей оказались два матроса, освобожденные толпой из гауптвахты Дерябинских казарм и прибывшие в Кронштадт 25 или 26 февраля. [267]

Поднимало голову контрреволюционное офицерство, привлеченное в качестве военных специалистов на командные должности. Особенно следует назвать здесь штаб крепости, откуда вышли военные главари мятежа (бывшие офицеры Б. А. Арканников и Е. Н. Соловьянов, бывший генерал А. Н. Козловский и др.). В докладах политотдела Моркронкрепости (правда, по обыкновению в очень общей форме) упоминается об антисоветских настроениях офицерства. [268]

Лишь однажды, составители доклада (за первую половину января 1921 г.) изменили своему лаконизму и более пространно отметили явление, весьма важное для оценки общей обстановки в штабе крепости: «У комсостава с командой отношения чисто официальные», а затем следует сообщение, очень важное для понимания причин назревающего мятежа: «С комиссаром особых трений цет, но замечается, что начальник штаба Соловьянов как бы по личному приказанию коменданта делает иногда словесные распоряжения, не ставя об этом в известность комиссара, что комиссар находит ненормальным». [269] Источники не сохранили сведений о том, какие именно «словесные распоряжения» отдавал без ведома комиссара Соловьянов, однако направленность его активной деятельности в те тревожные дни сомнений не вызывает. Как видно, уже за полтора месяца до начала мятежа контрреволюционное офицерство проявляло активность.

Дальнейшее развитие событий показало, что к исходу февраля 1921 г. в недрах антисоветского брожения в среде кронштадтских моряков уже выкристаллизовались руководящие центры будущего мятежа. В этом смысле «стихийность» выступления кронштадтцев, о которой много писала в свое время «левая» эмигрантская пресса и на чем до сих пор настаивают некоторые буржуазные историки, представляется более чем сомнительной.

Первое открытое выступление, представляющее собой нарушение рамок советской законности и выдвинувшее открыто антигосударственные требования, произошло 28 февраля. В этот день на линкоре «Петропавловск» состоялось собрание команды. Уже одно то, что подготовка к нему велась заранее, полностью опровергает тезис о так называемой стихийности восстания. Эсеровская газета «Воля России» впоследствии поместила беседу с «вождем» мятежа С. Петриченко, [270] который заявил:

«…Еще до 28 февраля мною и другими было составлено несколько резолюций». [271]

Характер резолюций и их направленность ясно говорят о том, сколь продуманны и организованны были первые же шаги мятежных главарей.

«Волынка» на петроградских заводах послужила для мятежных подстрекателей важным пропагандистским материалом. В Петроград потянулись самочинные делегации из состава экипажей кораблей и частей, дислоцированных в Кронштадте. Вернувшись, некоторые из этих «делегатов» распускали провокационные слухи о «расстрелах» рабочих, о «всеобщей забастовке» в Москве и Петрограде и т. п. Политическая атмосфера в крепости накалялась, однако военное и политическое командование не принимало должных мер пресечения. После создания Комитета обороны Петрограда 25 февраля некоторые партийные работники в Кронштадте предлагали также создать в крепости и на кораблях чрезвычайные тройки. Однако комиссар крепости И.Новиков заявил на это, что «Кронштадт надежен и что он сам со всем справится и никаких комитетов создавать не будет». [272] В это решающее время никаких чрезвычайных мер не предприняло со своей стороны и командование Балтфлота. Подобная самоотверженность на практике обернулась по существу самым настоящим попустительством к мятежным подстрекателям, действия которых с каждым днем становились все увереннее и смелее.

Собрание на «Петропавловске» 28 февраля явилось фактически сходкой, на которую сошлись представители всех антисоветских сил крепости. Председательствовал С. Петриченко — будущий «вождь» мятежников. В первую очередь он дал выступить «представителям», побывавшим в Петрограде во время «волынки». [273] Содержание их речей в источниках не отражено, но можно предположить, о чем они говорили, по известной уже речи подобного же «представителя» Гаевского на заседании Петроградского Совета.

В пространном документе, принятом взвинченным подстрекателями собранием, содержались требования, ставшие основными программными требованиями мятежников. Назовем важнейшие из них: немедленные перевыборы Советов тайным голосованием, свобода слова для «анархистов и левых социалистических партий», ликвидация политотделов, снятие заградотрядов, уравнение пайка «для всех трудящихся, за исключением горячих цехов», освобождение «политических заключенных социалистических партий», упразднение «коммунистических боевых отрядов» и т. д. [274]

Здесь еще не был сформулирован знаменитый лозунг: «Власть Советам, а не партиям», ставший позже идеологическим кредо кронштадтского мятежа. Но уже и в этом документе антикоммунизм маскировался под беспартийность. В этом смысле следует обратить внимание на следующий пункт «резолюции»:

«Собрать не позднее 10 марта 1921 г. беспартийную конференцию рабочих, красноармейцев, матросов гор. Петрограда и Кронштадта и Петроградской губернии».

Итак, вместо Советов — «беспартийные конференции», в которых, однако, должны принять участие представители «анархистов и левых социалистических партий», то есть прежде всего меньшевиков и эсеров.

Утром 1 марта подстрекатели попытались провести резолюцию, принятую накануне уже на более авторитетном собрании. Это им удалось, причем комиссары линкоров «Петропавловск» и «Севастополь» (в особенности комиссар последнего) проявили недостаточную твердость и не оказали должного отпора подстрекателям, хотя имели на то реальные возможности, [275] например приказать запереть люки, вооружить коммунистов непосредственно на кораблях, вызвать подмогу с берега и т. п. Эти и подобные меры неоднократно применялись во время гражданской войны по отношению к воинским частям, зараженным брожением, и комиссары линкоров не могли о том не знать. Петриченко и другие вожаки мятежников оказались более активными.