Поедешь со мною ты или нет?

— Пускай не узнаю я смертный покой —

Тем более я не поеду с тобой!

— Нравится песенка? — спросил собеседник Эстер, хотя по ее скривившемуся лицу было прекрасно видно отношение к происходящему. Правда, неизвестно, что вызывало больше зубной боли — текст или исполнение.

— Я не припомню такой северной баллады среди всех мне известных, — произнесла Эстер, едва двигая губами.

— Просто надо хорошо поискать. Ты же не можешь утверждать, что знаешь все?

— Такое ощущение, что ты хочешь сказать "в отличие от меня".

— Я не хочу это сказать, а говорю. Я действительно знаю все. Вернее, не все, конечно, держу в голове, но как только надо, могу найти.

— По твоей милости я впервые прониклась сочувствием к Гирду Фейзелю, — Эстер покачала головой. Ее подмывало шагнуть назад и оглянуться, отмечая пути аккуратного отступления, но она опасалась это выказывать слишком явно. — В сокровищнице, на которую он не надышится, не просто террорист. А человек с букетом психических диагнозов, один изощреннее другого.

— Вот смешно! — тип в красном свитере хлопнул себя ладонями по коленям. — Бедняжка Фэрелья изойдет от зависти. Она больше всех хочет, чтобы ее принимали за человека, а лучше всех это получается у меня.

— А ты кто?

— Ну мы же договорились, что я не знаю, как это лучше назвать… — заныл сидевший на столе, обиженно вытянув губы трубочкой. — Кстати, я придумал, зови меня Лафти.

Эстер вдохнула. Потом резко выдохнула, задержала дыхание и сосчитала до десяти. Потом на всякий случай убрала за спину правую руку, которая дергалась, желая схватить бутылку, треснуть этого типа по голове и громко позвать банковскую охрану. Тем более что опыт обращения с подобными орудиями битвы она уже получила.

— Почему вы решили, что я собираюсь вас вообще как-то звать? Я вас, прошу заметить, сюда не звала. И больше всего мечтаю оказаться подальше от Мультибанка, Гирда Фейзеля и вас в первую очередь!

— Но ты ведь нам нужна! — человек округлил глаза, но лицо у него продолжало оставаться насмешливо-хитрым.

— Уточните, кому это вам?

— Ну хорошо, ладно, — сидевший на столе примиряюще взмахнул руками. — Я думал, что лучше все объяснить на Собрании Двенадцати, но ты ведь иначе на него добровольно не придешь. Видишь ли… семьсот лет назад, когда появились первые Бессмертные, мы не придали этому значения. Их было пять человек, потом стало девять, потом двадцать. Это, конечно, нарушает сложившийся мировой порядок, но в огромной толпе постоянно рождающихся и умирающих людей их заметить невозможно. Но это были люди, поднявшиеся к самым вершинам власти. И они постепенно начали использовать Право Бессмертия для влияния на других, подчинения их себе и управления ими. Они раздавали его тем, кто им верно служил, и вертели Правом, словно леденцов на палочке, перед глазами остальных. Бессмертных в мире становилось все больше, связанных друг с другом через хэнди-передатчики, соблюдающих строгую иерархию, презирающих людей вне круга и ставящих их на уровень домашних животных или рабов. Что самое ценное сейчас для любого приходящего в этот мир? Надежда стать Бессмертным. Надежда пинать ногами такие же создания, каким он сам был прежде. Да, находятся и такие, кому это не нужно. Но их ничтожно мало, они как ошибки природы, как белые щенки, случайно родившиеся в стае черных собак. И как может их появиться много, когда все в мире подчинено культу Бессмертия и прославлению Бессмертных?

— Вы пересказываете мне курс мировой истории, Господин-Знающий-Все? Очень много новых фактов, благодарю вас, никогда об этом не слышала. Только акценты у вас немного сдвинуты, поэтому официальная версия получается какая-то неблагостная. В школе, где я училась, все представляли немного по-другому.

Собеседник Эстер не среагировал на ее иронию. По мере того, как он говорил, лицо его становилось все грустнее, насколько это было возможно на подобной физиономии, он уперся пятками в край стола и подтянул колени к подбородку.

— Понимаешь, мир меняется, и меняется необратимо. Само по себе бессмертие — это не так страшно, хотя конечно, чередование жизни и смерти существует не напрасно. Одно невозможно без другого, души должны уходить на другой уровень, держать постоянную связь с продолжающейся жизнью, создавать то пространство мыслей, идей и творчества, которое питает живой мир. Если им интересно — они могут возвращаться, чтобы вновь что-то воплотить на земле или попробовать исправить то, что натворили раньше. Но даже если какое-то число душ останется бессмертными или бесконечно долго живущими — допустим. Но только если их не так много. Ты знаешь, сколько сейчас на земле Бессмертных?

— Не сомневаюсь, что ты назовешь точную цифру.

— Могу, но долго искать. Около миллиона, — так называемый Лафти тряхнул головой. — В следующем году их будет на двести тысяч больше. Кольцо душ, сплетенных вокруг земли, становится тоньше. Допустим, это пока не так страшно, хотя связь с другим уровнем рвется. Но главное — очень мало кто из тех, кто находится на земле, тянется ее поддерживать. Зачем — если надо сосредоточить все усилия на том, чтобы добиться Бессмертия? А те, кто умирает, не приносит с собой ничего хорошего, только лютую злобу и зависть к тем, кто остался на земле. Скажи, — спросил он вдруг, спрыгивая со стола, — почему ты так восхищаешься тем, что пишет твой друг Гарайский? И не только ты, а все, кому он позволил это читать?

— Я… — Эстер настолько остолбенела от его напора, что попятилась и села на подвернувшийся стул. — Мне… это нравится.

— Да. Потому что вы не читали почти ничего другого нового! Сейчас по пальцам можно сосчитать людей, которые что-либо пишут, рисуют или играют просто потому, что не могут иначе! А скоро их будет еще меньше! Останутся только руководства по управлению людьми и механизмами и движущиеся картинки, призванные вызывать стандартные рефлексы — смех, похоть или ужас!