Это только присказка, а сказка впереди… Тот же автор историк-краевед, но на этот раз не в газетной статье, а в книге иронизирует по тому же поводу: прапорщик Комаров не был первым в делах и помыслах своих. «История Владивостока для большинства его жителей кажется предельно простой: летом 1860 года некий [166] прапорщик со своими солдатами основал на пустынном берегу пост. И к очередному юбилею города появляются дежурные статьи про зимовку русского корвета, его первого жителя-купца и т. д. и т. п.» Наш историк-краевед решил нарушить традицию и написать на этот раз нечто не юбилейное об этом «некоем» Комарове. На полках Центрального государственного архива Военно-Морского Флота автор обнаружил новые документы о прапорщике Комарове: об этом было сказано в статье, но в книге, по сути, умалчивается — сносок нет. Что ж, это хорошо — находка, и она тем более приятна, что даже такой замечательный исследователь дальневосточной истории, как А.И. Алексеев, сетовал, что ему не удалось найти ни одного материала о Комарове, даже расшифровать полностью его имя-отчество.

Но в книге А.А. Хисамутдинова «Владивосток. Этюды к истории старого города» (1992) (а мы ведем речь о его работах) полное написание имени-отчества Комарова так и не прояснилось, но зато «нарисовалось» другое: наш знаменитый прапорщик, оказывается, был любителем Бахуса. Вот это и есть сенсационная новость! Наш автор вводит в научный оборот страничку из архива Военно-Морского Флота в Ленинграде, рапорт майора Хитрово, правда, без указаний единицы хранения (одно из тысячи пухлых дел, хранящихся на его полках). Не случайно этот этюд так называется: «Год первый. Майор Н.Н.Хитрово против прапорщика Н.В. Комарова».

Итак, майор против прапорщика… Вначале, судя по всему, прапорщиком были довольны. Он исправно докладывал о делах команды на берегу Золотого Рога. Вот, скажем, мы читаем в статье фрагмент из рапорта Н.В. Комарова командиру Уссурийского пешего батальона Амурского казачьего войска от 1 ноября 1860 года: «…имею честь донести Вашему Высокоблагородию, что во вверенном мне порту построено: одна казарма, одна кухня и один офицерский дом из елового леса, крытый тесом, план всех как законченных, так и предлагаемых построек препровождаю…» [167] . Заметьте, чем занимались Комаров и его команда в первые неполные пять месяцев — строили! И зимой не останутся без дела — представьте эту первую зимовку почти на пустынном берегу, с нашими стужами и ветрами. Все надо было сделать своими руками [168] !

Но вот и рапорт самого майора Николая Николаевича Хитрово, чиновника особых поручений генерал-губернатора Восточной Сибири. Он прибыл во Владивосток на клипере «Японец» весной 1861 года, как только пролив Босфор Восточный очистился ото льда. Он отбудет отсюда в конце августа, проведя здесь несколько месяцев. То есть, по существу, после первой зимовки, почти через год после основания порта. Цель чиновника — знакомство с положением дел на месте, в частности открытие угольных месторождений. Как известно из мемуаров Бурачка, в этом деле майор особенно не преуспел, это сделают после него другие, специалисты. Но, как видим, свой след в истории поста майор Хитрово оставил. Прежде чем говорить о его главном вкладе, восхитившем краеведа, несколько слов о времени пребывания майора на посту. Как пишет автор названной статьи и книги, пробыл майор Хитрово здесь четыре месяца, во всяком случае, не больше, и то задержался с отъездом до конца августа из-за болезни своей жены. Да, он приехал сюда с женой. Зачем? Чтобы остаться на долгий период? Зачем было брать в такую вроде бы служебную командировку молодую женщину? Можно отдать должное ее мужеству, но снова возникает вопрос — зачем? Сколько неудобств и хлопот это прибытие майора с женой на необустроенный пост доставило Комарову! Так что с восхищением писать об этом не приходится. А может быть, жены не было? Но мы полагаемся здесь целиком на историка, верим ему. Ведь брал же в дальнюю поездку на восток губернатор Н.Н. Муравьев-Амурский свою жену! Но то губернатор, а тут майор…

Однако вернемся к главному. «В архиве сохранилось несколько его рапортов, которые дают нам возможность взглянуть на жизнь первых владивостокцев», — пишет А.А. Хисамутдинов [169] . К сожалению, приводит он только один из них, да и то не полностью, но, очевидно, на взгляд историка, самое важное. Что же оказалось таковым? «Во время моего пребывания в порту я неоднократно делал замечания прапорщику Комарову держать себя прилично званию офицера, как-то не напиваться в казармах вместе с солдатами», — начинает майор Хитрово, кстати, ни разу не назвав Комарова по имени-отчеству. И далее: «…я узнал, что вопреки уже отданным мною прежде приказаниям, сторож в тот вечер не поставлен [170] , когда снова велел его поставить, то дежурный во второй раз пришел ко мне и доложил, что он передавал мои приказания в казарму прапорщику, но прапорщик не велел меня слушаться [171] . Тогда я попросил прапорщика Комарова к себе на квартиру [172] , и, видя, что он в крайне нетрезвом виде, так что не мог стоять на ногах, не упираясь в дверь, я позвал стоявшего в отряде за фельдфебеля унтер-офицера Бородина, в присутствии которого прапорщик Комаров позволил себе мне говорить дерзости [173] .

Видя, что ни совесть, ни мои замечания и выговоры прапорщику [174] не производят никакого действия, видя неуважение к нему всей команды, которое он заслужил своим дурным поведением и жесткими с нею поступками, я вынужден нашел по званию адъютанта войсками, в Восточной Сибири расположенными, отстранить прапорщика Комарова от командования им отрядом» [175] .

«Этот рапорт Хитрово написал 20 июня 1861 года, — комментирует А.А. Хисамутдинов, — когда недостойное поведение командира поста Владивосток прапорщика Комарова окончательно вывело его из себя. Тем самым был отмечен первый год жизни поста» [176] . Словом, исследователь вслед за майором решил поставить прапорщика на «свое место». И ни тени сомнения, как будто не было в истории и рапорта на капитана Невельского, по которому предлагалось разжаловать его в матросы. Автор принимается объяснять, что же «вывело окончательно майора Хитрово из себя», почему он впал в такой гнев, что решился изгнать командира поста ровно в годовщину его основания? Ведь по-русски так не делают.

Еще 8 мая, проверяя остатки хранящегося на посту спирта, Хитрово обнаружил, что не хватает полутора ведер. Комаров обещал возместить недостачу за свой счет. Но 21 мая, вернувшись из экспедиции, майор увидел, что казенный спирт исчез полностью. Расспросы солдат помогли выяснить, что прапорщик, напиваясь, «впадал в буйство» и заставлял солдат петь для него песни, выстроив их перед офицерским домом, а в это время шел дождь. Очевидно, это и есть самая явная «жестокость» прапорщика, «жестокие поступки» — заставлять петь строевые песни под дождем! А 20 июня 1861 года — пел вместе с солдатами по случаю годовщины! И майор Хитрово дождался своего дня, подгадал, рассчитал, когда с наибольшей силою можно уязвить, унизить, растоптать строптивого прапорщика: в праздничный день высадки команды! Запросил, по словам автора, и капитана Черкавского, подготовился к этому дню. «Вот так и был снят со своей должности начальник поста Владивосток Н.В. Комаров, — сообщает автор и добавляет назидательно: — Мы часто идеализируем историю. А нужно ли это делать?»

Разумеется, не нужно! Не нужно идеализировать прапорщика Комарова. Но надо ли идеализировать майора Хитрово? Если он даже чиновник особых поручений? Ведь в его действиях видны следы явного самодурства. На что нажимал сам Хитрово и на что нажимает наш исследователь? Кстати, прочитайте слова, которые приведены в книге, в той же статье: «Муравьев-Амурский советовал не обижать его адъютантов потому только, что они не становятся в струнку» [177] . Но ведь Хитрово от прапорщика Комарова требовал, чтобы он вытянулся перед ним в струнку (дисциплина есть дисциплина — это ясно!), но далеко не все тут сводится к недостаче спирта. А как же сам Комаров? Что же он? Еще ранее, в другой своей книге «Терра Инкогнита, или Хроника русских путешествий по Приморью и Дальнему Востоку» А. Хисамутдинов писал: «Комаров с негодованием воспринял сообщение о снятии его с должности. Майор Хитрово услышал еще много оскорблений в свой адрес — прямых и косвенных, пока прапорщик не покинул Владивосток, уезжая в Посьет в распоряжение Черкавского. Даже там он не оставил попыток навредить Хитрово, сочиняя в его адрес пасквили и обвиняя во всех смертных грехах» [178] . Негодование Комарова? Чем он был недоволен? О каких оскорблениях идет речь? Кто кому навредил? Майор прапорщику или прапорщик майору? Какие пасквили сочинил и кто их сочинил? Опять нет ответа. Вторая сторона — Комаров — нашим историком не выслушана, и не услышана: а ведь драматизм всей этой истории не так однозначен и прост. Какой конфликт для художника!