– Только чудом она не тронула других трех детей, и в ужасе от сделанного, сбежала. Она пришла ко мне и призналась во всем. Тогда она решила, что уйдет от нас, и обещал, что ненадолго. Но она не вернулась. Так что вот уже 50 лет я ищу ее, тщетно. Сколько было нитей и мест, где она была, но я там оказывался слишком поздно. Грем не стал делать из себя мученика, его глаза по озорному сверкали, и не будь в его волосах седых волос, он мог бы сойти за молодого парня, с мальчишеской усмешкой. Этим он мне напоминал отца.

– Здесь мы почти три года, и, не смотря на соседей, жить хорошо и уютно, а главное, близко к Лондону. Погода, как вы, наверное, уже успели заметить, солнцем нас не балует.

Мы, конечно же, рассмеялись, так как, с первой минуты нашего появления в Англии, солнца еще не было. Но для моих родителей, как и для Гроверов, это был лишь плюс. Ведь жажда в солнечные дни возрастала, кожа становилась мягкой, светилась нежным светом, а глаза чернели.

– Кстати, место очень хорошее, чтобы растить детей, - рассмеялся Грем, видя недовольное лицо Калеба.
– Я могу спокойно оставлять его одного, пока отправляюсь на поиски Патриции, так как он ...

– Уже сдался...
– закончил за отца Калеб, и я чуть не подскочила на месте - так давно не было слышно его голоса. Я уже успела забыть, как он прекрасен. Ну зачем ему быть таким идеальным во всем? Это же почти насмешка над эволюцией, что такие гены нельзя передать! И что он там говорил?...

– Она давно могла нас найти. И лучше жить тем, что есть, - Калеб накрылся рисунком и полностью откинулся в кресле, от чего слова доносились неясно, но это лишь для меня. От досады я не сдержалась от язвительного замечания:

– Встречаясь с уязвимыми смертными?
– уточнила я, и получила щелчок по уху от отца. Терцо смотрел на меня сверху вниз укоризненно, и я почти ощутила чувство вины. Ну что я могла поделать? Калеб был такой прекрасной мишенью говорить гадости и не быть за это наказанной. При том, что смотря на этот идеальный образчик мужской красоты, у меня просто руки чесались сделать ему что-то плохое.

Несомненно, все это было от обиды, что он не обращает на меня внимания, но разбираться в себе, мне сейчас как-то не хотелось. Неизвестно когда в следующий раз Гроверы придут к нам в гости, хотя, возможно, Грем станет частым гостем. Но не Калеб. Что может его заинтересовать здесь?

– Я не собираюсь их убивать, - раздраженно бросил Калеб, косясь на меня из-под листочка. Когда он передвинулся, чтобы выпрямится в кресле и посмотреть на меня, кожа на кресле под ним приятно заскрипела, а раньше я этого звука не замечала, - мне нравятся именно они, а не запах их крови, если ты так тонко намекаешь на это. Вампир я или нет, но, позволь заметить, я мужчина. Вот если б они были страшными, ты бы могла обвинять меня в гастрономических грехах.

– Тоже мне, эстет, - хмыкнула я, в действительности напуганная его бурной реакцией.

Вдобавок к этому я получила ощутимый подзатыльник от мамы и тяжелый вздох отца, а если вздыхал уже он, то я действительно перегнула палку. Кажется единственный, кого приводила в радость наша перепалка с Калебом, так это Грем. Он с интересом наблюдал за нами, ему только пива и чипсов не хватало в руке, и улыбался. Мне непонятна была причина его веселья, но, может, Грем был согласен со мной, что Калеба давно уже пора поставить на место, и показать, что не каждая девушка сохнет по нему. Да уж, да только кто тебе предлагает по нему сохнуть? Вопрос был риторический, и выяснять его сама с собой, я не собиралась.

Я думала Грем улыбается, видя нашу с Калебом ссору, но я заблуждалась, пока он не обратился к Самюель:

– Как вы выдерживаете это? Ее запах очень трудно выносить, но, как вижу, вам особенно.

Не нужно было говорить вслух, чтобы понять, что он имеет в виду.

– Запах Рейн ведь мучает вас?

Я подобрала ноги поближе к подбородку и опустила голову. Каждый раз, когда разговор заходил об этом, я ощущала чувство вины. Будто бы заражаю маму неизвестной болезнью всякий раз, как входила в комнату, и она мучает ее.

– Как и любая мать, я вытерплю любую боль ради нее.

Но это была не любая боль, и все в комнате это знали. Я подняла голову и встретилась с глубокими глазами Калеба. Мне так и хотелось крикнуть ему: да, представь, не один ты страдал.

Я сомневалась, что ему пришлось пережить хоть половину того, что я успела увидеть за первые пять лет своей жизни. Пусть он был на войне, видел все те ужасы, когда погибают друзья и знакомые, и когда каждое мгновение приближает и тебя к смерти, но это всего лишь моменты из его жизни, маленький отрезок. Я же до пяти лет жила в постоянном аду, и вряд ли кто-либо мог меня понять.