Проезжая по пустынной местности, окруженной лишь лесом, я заметила тень, метнувшуюся рядом с машиной. Я резко затормозила, боясь сбить ненароком какое-нибудь лесное зверье. Но пока я выглядывала его в окно, дверь со стороны пассажирского сиденья открылась, и в машине уже сидел Калеб. Его лицо оказалось всего в нескольких сантиметрах от моего лица, когда я в испуге повернулась на звук.

– Так это был ты!
– в негодовании воскликнула я, подавшись машинально назад.

На его лице играла озорная улыбка, к которой мое сердце не было готово. Оно резко остановилось и потом побежало, перед глазами потемнело.

– Прости, тебе плохо?
– он озабочено придержал мое лицо, заставляя отклониться назад.

– И ты еще спрашиваешь, - пролепетала я, удивляясь, что нахожу в себе силы быть саркастичной.
– Что ты тут делаешь?! На улице солнце, и здесь ездит много машин!

В подтверждение моим словам мимо проехал, приветственно сигналя, викарий из маминого прихода. Что он мог увидеть? Только то, как Калеб обеими руками держит меня за лицо. Всего-то. Я надеялась, что священник никому об этом не расскажет, особенно Самюель.

Я дернулась из рук Калеба, как только машина проехала мимо.

– Что будет, если тебя заметят?

– В твоей машине?
– поинтересовался Калеб, надменно поднимая бровь и забирая руки.

– После тех сплетен, что уже распустила о нас Сеттервин, это будет не самым страшным, - отмахнулась я, - ты прекрасно понимаешь, о чем я. В моей машине безопасно - здесь на окнах специальная пленка, защищающая от света. Но как ты доберешься домой? Ни одной тучи, солнце, скорее всего, на целый день - тебя могут заметить.

– А ты меня отвезти не хочешь?
– засмеялся Калеб и я, наконец, заметила, что одет он по-другому, чем вчера. На нем были джинсы, полинявшие и потертые и простая футболка, местами в краске и жирных пятнах, очень похожих на растворитель. Зато как на нем все это сидело, словно лучшая одежда, пошитая на заказ. Только он мог выглядеть в этом так идеально.

– Еще чего, хватит с тебя и простого "рада была видеть", - надменно, в его стиле приподняв брови, сказала я.

– Кажется, мы вчера заключили мир, - напомнил мне Калеб, лукаво прищурившись.

– Да, только в пакт не входило соглашение о развозе по домам, - съехидничала я, стараясь не замечать его руку, свисающую с моего подголовника.

Он схватил меня за прядь волос и дернул со словами:

– Злюка.

У него определенно было хорошее настроение, которое передавалось мне. Хотелось прижаться к нему и поцеловать. Глупо, как глупо!

– Мне пора ехать, - нехотя напомнила я ему.

– Да, я знаю, просто хотел пожелать удачи.

Он еще раз дернул меня за волосы, словно хотел приблизить мое лицо, но не стал этого делать.

Не дожидаясь, что я скажу, Калеб выскочил наружу и застыл там под согревающими кожу лучами.

Я забыла о дыхании, увидев его. Был ли он для меня красив раньше, я не знала, но теперь, видя его, я понимала, кому поклонялись египтяне. Поистине, бог солнца, прекрасное существо, не человек, но и не бог, с непревзойденной красой. Он не мог не видеть моего восхищенного взгляда. Но все продолжалось лишь короткий миг, и он, будто бы одетый в эту сияющую чистотой и перламутром кожу, исчез средь деревьев.

И как я могла, увидев это, быть спокойной?

Я осторожно вырулила на дорогу, остро ощущая его запах, оставленный им будто в спешке, и вдыхая этот аромат, я чувствовала себя вором. Он не был предназначен для меня, какое право я имела даже мечтать?

Что и говорить, я, конечно же, опоздала и не светилась от счастья. Мои мысли были заняты другим, когда веселые и румяные от свежего воздуха Бет и Ева сели в мою машину.

– На целых двадцать минут, - сетовала Бет, прихорашиваясь в зеркало заднего вида, - на тебя совершено не похоже.

Я отметила молчаливый интерес Евы, выраженный во внимательном взгляде, но лишь пожала плечами. Что мне им сказать? Простите, я поражена, потому что видела Калеба, прекрасного и сияющего?

Еще минут пять прошло в молчании, совершенно мне не свойственном. Обычно, проводя время вместе, больше всех говорили мы с Бет, Ева молчала, редко высказываясь. Иногда на меня находило, и я могла не говорить, тогда будто бы по команде, меня заменяла Ева. Теперь же повисло молчание, сдобренное моей хмуростью.