Один из таких врачей, живо интересующийся достижениями не только медицинских, но и биологических наук, консультировался у моих друзей по вопросам биофизики. Сам он занимался и последнее время китайским методом иглоукалывания. К нему-то я и поехал.

Шикарная (даже по европейским масштабам) дача была расположена в живописной местности под Москвой. Я представился, сославшись на друзей, сообщивших мне его адрес. От моих наблюдений разговор перешел к иглоукалыванию. Этими вопросами я тоже интересовался. Не так давно японцы обнаружили, что в точках иглоукалывания увеличена проводимость тока. На том принципе был создан специальный прибор для определения них точек — тобископ. Однако он не нашел применения у моего собеседника.

— Ведь проводимость кожи зависит от влажности. Появится капелька пота — тобископ показывает точку. Вообще метод иглоукалывания — эмпирический… Вот бы разработать его теоретические основания…

Я сходу начал фантазировать.

— В ответ на любое воздействие организм реагирует гуморальными, нервными и окислительно-восстановительными реакциями. Мне больше всего знакомы последние, так как я занимался болезнями растений, у которых нет ни кровеносной, ни нервной системы. Большинство токсинов разрушается при окислении.

В организме всегда идут окислительно-восстановительные процессы, которые обуславливаются наличием донаторов или акцепторов водорода. Кстати, мне кажется, что вовлечение в окисление токсином акцепторов водорода разобщает дыхание клеток с фосфорилированием, что проявляется в повышении температуры тела…

— Да, но какое отношение имеет сказанное к иглотерапии?

— А что такое электрический ток? Это поток электронов. В биологических средах этот поток идет от донатора к акцептору, то есть, по пути окислительной лестницы. Если японцы правы, то линии, соединяющие точки иглоукалывания, должны содержать более активные окислительно-восстановительные системы.

— А как это доказать?

— Гистохимически. Известно, что точки с повышенной электропроводимостью имеются и у низших позвоночных животных, и даже у растений. Можно окрасить объекты исследования виталь-ной окраской, меняющей цвет при окислении. А потом раздражать точки током…

— Я Вам мысленно аплодирую. Если хотите, давайте проделаем эту работу. Я Вам буду за нее платить не меньше, чем в государственных учреждениях.

— Я для Вас плохой партнер. Мое имя тенденциозно, и работу наверняка не опубликуют. И какой Вам прок от подобной работы?

— Реклама. Ко мне приезжают лечиться «сановники», денег которые для этого не жалеют. Но они любят, чтобы их лечили «по последнему слову науки». А разве еще не напечатанная статья — не последнее слово? Достаточно показать одному-двум любознательным клиентам, что я в содружестве с ученым веду теоретические исследования, что мой метод не кустарный, а сугубо научный, и акции мои сильно подымутся…

Выходит, и в СССР возможно частное предпринимательство, даже в науке!

Вспоминается мне и другая область, где возможно применение науки частным образом. Лет десять назад я случайно встретил одного маститого вора, который сидел со мной в Карлаге. В отличие от большинства других воров, он был человеком образованным и любознательным. Незадолго до встречи он где-то раздобыл руководство по криминалистике с грифом «для служебного пользования». Его захлестнула идея: если с помощью науки можно разоблачать преступления, то с помощью той же науки можно сделать и так, чтобы преступления были неразоблачимыми.

— Вот бы найти ученого, который взялся бы работать. Мы бы ему создали условия, как у министра, чин-чинарем…, — мечтал вор, видимо, занимающий не последнее место в воровской иерархии.

В свое время этот вор преподал мне основы воровской жизни. А интерес к ней у меня возник вот по какому поводу.

Во время демонстрации кино в лагерном клубе на экране появилось крупным планом лицо Сталина. Большинство «политических», то есть, осужденных по 58-й статье, зааплодировали. Но из первых рядов, где сидели уголовники, в экран полетел валенок, сопровождаемый такими словечками, которые ни один редактор в книгу все равно не пропустит. Моментально зажгли свет, в зале появился какой-то офицер и грозно спросил:

— Кто это сделал?

Кто-то из политических или бытовиков указал на группу урок:

— Они.

Тогда офицер махнул рукой механику, дескать, крути, Гаврила. И вот тогда-то у меня возник вопрос — а кто же тут «политический»?

Официально в Советском Союзе нет политических заключенных, кажется, с 1932 или с 1933 года. (Тогда СССР отказался от помощи Международного Красного Креста). Значит, критерии надо искать в чем-то другом. Допустим, этим критерием является статья уголовного кодекса. Раньше это была 58-я с различными пунктами, теперь ей соответствуют другие. Но тогда любой бандит, осужденный за побег из лагеря (им давали 58–14, саботаж), должен считаться политзаключенным. А если перенестись из времен моего сидения в наши дни, мы должны бы не признавать Анатолия Марченко «политическим». Ведь из четырех судимостей трижды он был осужден по «бытовым» статьям, например, нарушение паспортного режима.

Может быть, критерием служит мнение самого заключенного? Тогда почти все мои односидельцы не попадали бы под эту категорию. Ведь все «трепачи», сидящие за «антисоветскую агитацию», считали себя жертвами наветов, «террористы», в основном связанные с «делом Кирова», были бывшие партийцы и кричали, что они готовы умереть «за Родину, за Сталина». «Власовцы» уверяли, что они пошли служить немцам или из боязни умереть с голоду в лагере военнопленных, или что видели в этом единственный путь попасть на фронт и перебежать к своим. Собственно говоря, трактующие свое поведение по-иному не дошли до лагеря. «Религиозники»? Вот уж кто действительно возмущался, что им «шьют политику»: