В конце декабря в связи с пятидесятилетием образования СССР был опубликован Указ об амнистии. Я его прочел, но не придал ему никакого значения, так как там было оговорено, что политические статьи не амнистируются.

Однажды А. Вольпин сказал мне по телефону уже из Америки: «Твое дело должно быть прекращено по амнистии». Я еще раз перечитал текст, опубликованный в газетах, 5-я статья гласила, что производством должны быть прекращены все дела участников войны по преступлениям, совершенным до опубликования указа, если максимальный срок наказания за них не превышает пять лет (статья 190-1 дает до трех лет). Но статья 7-я гласила:

«Не применять амнистию к лицам, осужденным за…». Далее перечислялось, за что. Там были и 190-1 и 70, и целый ряд других статей.

Где же Алик вычитал? Стоп! «К лицам, осужденным…». А я-то еще не осужденный!

Из прокуратуры, куда я обратился с требованием прекратить дело в отношении меня, ответили, что для этого нет оснований. Тогда я написал в Юридическую комиссию при Совете Министров СССС, задав вопрос, — существуют ли какие-либо толкования указа об амнистии, дополняющие текст или противоречащие тексту, напечатанному в газетах. Письмо переправили в Отдел юстиции Мосгорисполкома. Оттуда ответили, что вопрос об амнистии решается в каждом конкретном случае органом, ведущим дело, и что лицо, заинтересованное в применении или неприменении амнистии, может жаловаться в установленном порядке. На что, спрашивается, жаловаться, если закон может трактоваться и так, и этак?

Один из знакомых, прочитав письмо, глубокомысленно заметил:

— Надо быстрей уезжать из страны, где нет законов.

Легко сказать — уезжать! Сам он подал заявление больше года назад, а не уехал. Не пускают.

Сначала план был такой. Я подаю заявление о выезде, если выпустят — уезжаю, устраиваюсь и потом вызываю Асю и Колю. Но к весне 73 года ситуация изменилась. Кто-то из знакомых, видимо, под давлением следователя, дал показания, что моя жена давала ему читать крамольную литературу. В самом начале следствия Ася заявила, что не будет давать никаких показаний. Как и следовало ожидать, она отказалась давать показания и на очной ставке с ним. У Малоедова в руках оказалось против нее довольно сильное оружие и актуальность ареста встала и перед ней.

Я предложил:

— А почему бы тебе не попробовать присоединиться к моему заявлению по поводу выезда. Ты рискуешь всего сорока рублями. Не надумаешь за то время, пока оно будет разбираться, не поедешь. А может быть, к тому времени тебе и самой захочется ехать.

— А чем мы будем заниматься за границей?

Ася чуть ли не с детства увлекалась народной медициной. Летом на столах и всех горизонтальных поверхностях сушились травы, львиная доля работы нашего телефона заключалась в том, что Ася давала по нему разные лечебные советы нашим многочисленным друзьям. Ее заветной мечтой было поступить в медицинский институт, чтобы иметь возможность лечить людей. Собственно, это желание было у нее и до поступления в университет. Однако, часто сталкиваясь с врачами из-за своей таинственной болезни, она убедилась в их эмпирическом подходе к заболеваниям. Желание подходить к болезням осмысленно и толкнуло ее на биологический факультет. Но… биофак не дает права лечить, а в медицинские институты не принимают лиц, имеющих высшее образование.

Однажды Ася задумалась, почему рецепты народной медицины сходны в отдаленных друг от друга местах, между которыми нет никаких этнических связей. И только ли то или иное средство — результат эмпирического опыта. А может быть, у больного, не искушенного в медицине, появляется физиологическая потребность в том или ином отваре, плоде или процедуре? Ведь заболевшая кошка, выросшая в изолированных домашних условиях, не спрашивает медицинского совета у своих сородичей, а выбирает нужную ей травку и лечится, руководствуясь инстинктом. Я, в свою очередь, увлекаясь гипнозом, иногда пробовал лечить некоторые заболевания. Кроме того, было у меня увлечение и психоанализом.

На вопрос Аси я ответил:

— Выберем страну, где можно заниматься врачеванием и попробуем объединить наши усилия. Представь такую картину: человек болен, врачи использовали различные патентованные средства, но все бесполезно. Возможно, существует какое-то единственное лекарство, способное избавить его от недуга. Но как его найти? Если допустить, что ты права, то будь инстинктивная сфера человека не так подавлена его сознательной деятельностью, он сам бы выбрал себе это единственное лекарство. Но он не кошка. Слишком тяжело бремя его сознательной деятельности. Ну, а если его загипнотизировать и, отключив сознательную деятельность, обратиться к инстинктам… — глаза у Аси загорелись.

— Давай попробуем здесь, — предложил я и стал обзванивать знакомых, страдающих неизлечимыми недугами. А Ася села писать заявление в ОВИР…

Результатами своих наблюдений мне не терпелось поделиться с неортодоксальными врачами.

Найти неортодоксально мыслящего врача в СССР не так-то просто. Врач, принимающий больных в амбулатории или больнице, настолько загружен, что мыслить ему вообще некогда. Он успевает только прописывать стандартные лекарства и оформлять больничные листы. Время есть у врачей остепененных, занимающихся исследовательской работой. Но, чтобы добиться получения ученой степени, нужно быть ортодоксальным.

Однако существует очень небольшая группа частно практикующих врачей. Часть времени они работают законно, в поликлинике, скорой помощи и так далее. Остальное — нелегально принимают пациентов. Если об их практике становится известно финансовым инспекторам, их облагают непомерным налогом, который был установлен в годы ликвидации НЭПа. Но этого, как правило, не происходит, так как именно у этих врачей лечится все местное начальство, а, как известно, «рука руку моет». Узнать адрес такого врача можно только по знакомству.