Дионисий прекрасно понимал шаткость своего положения: большинство знатных сиракузян его ненавидело, а настроение толпы переменчиво и ненадежно. Ему нужно было срочно пополнить ряды своих сторонников, и он придумал для этого ловкий ход — добился в народном собрании решения о возвращении изгнанников, под предлогом консолидации сил для борьбы с карфагенской агрессией. Среди этих изгнанников большинство составляли бывшие участники прошлогоднего мятежа. Со многими из этих людей Дионисий был ранее знаком по службе в дружине Гермократа и потому рассчитывал, что они из благодарности за возвращение составят его личную партию. Кроме того, только Дионисий мог дать им надежду на возвращение конфискованного имущества и возможность отомстить врагам.

Как демагогу, метящему в тираны, Дионисию было мало, однако, обзавестись в городе свитой друзей. Ему было важно завоевать авторитет в войске, подчинить воинов своему влиянию. Случай скоро помог Дионисию сделать важный шаг в этом направлении.

Из Гелы прибыло послание с просьбой ввиду грозящего наступления карфагенян прислать дополнительно к уже находящемуся в этом городе сиракузскому отряду под началом командира среднего звена Дексиппа новое солидное подкрепление. В начале 405 г. туда был послан стратег Дионисий с отрядом из 2000 пехотинцев и 400 всадников. В Гелу он прибыл в разгар очередной смуты, вызванной распрей между народной массой и городскими богачами. В частности, раздражение городских низов вызывали поборы на содержание сиракузских воинов, которым их родной город задерживал выплату жалования. Дионисий решительно вмешался в ситуацию, выступил в народном собрании граждан Гелы с обвинениями в адрес власть имущих, добился осуждения и казни ряда городских аристократов. Из конфискованного у осужденных имущества он выплатил сумму денежной задолженности воинам Дексиппа, и при этом клятвенно обещал, воинам своего отряда, что в Сиракузах добьется для них удвоения положенного им из казны денежного содержания.

Решительность и щедрость полководца расположила к нему всех воинов в Геле, сделала их лично преданными Дионисию. Однако его попытка перетянуть на свою сторону Дексиппа встретила твердый отказ.

Между тем простонародье Гелы было в полном восторге от правосудия Дионисия. В особом постановлении граждане Гелы почтили его как восстановителя свободы и со специальными послами отправили грамоту для зачтения в Сиракузах. Дионисий, обладавший тонким политическим чутьем, понял, что пришел тот самый благоприятный момент, когда на карту нужно ставить все. Рассчитывая на поддержку своих воинов и на то впечатление, которое должно было произвести на чернь торжественное оглашение грамоты из Гелы, располагая в Сиракузах уже значительным числом своих верных сторонников, он решил, не откладывая, добиваться единоличной власти. Пообещав горожанам скоро вернуться с еще большим войском для защиты Гелы, он со своим отрядом отправился обратно в Сиракузы.

В Сиракузах в день возвращения Дионисия давали театральное представление, но никто из присутствовавших в театре и не подозревал, что вечером им уготовано стать зрителями и участниками еще одной великолепной постановки. Дионисий организовал все как искусный режиссер и вдохновенно исполнил главную роль на политической сцене. Он вошел в город в тот момент, когда толпа покидала театр. Бросившийся к нему народ стал расспрашивать о карфагенянах, а Дионисий громогласно заявил, что главные враги находятся не за стенами Сиракуз, а внутри города, что нынешние руководители государства, не обращая никого внимания на грозные приготовления врагов, нагло расхищают общественное достояние, оставляя воинов без лепты в кошеле. Он сказал, что ему и раньше было известно, почему так поступают городские стратеги, но теперь у него есть неопровержимые доказательства на этот счет. По словам Дионисия, он получил от командующего карфагенской армией Гимилькона предложение если не присоединиться прямо, то, по крайней мере, не мешать, поскольку, мол, остальные его коллеги уже продались карфагенянам. Ввиду всего этого, с дрожью в голосе заявил Дионисий, он слагает с себя обязанности стратега, «ибо, в то время как другие продают Отечество, ему невыносимо и разделять все опасности войны вместе с народом, и рисковать прослыть участником этого предательства».

Была ли в словах Дионисия хотя бы доля правды — мы не знаем и никогда не узнаем, но, очень похоже, что сам Дионисий совершенно не мучился этим вопросом. И нам остается только развести руками, и процитировать знаменитого сицилийца, греческого софиста и ритора Горгия: «И сколько и скольких и в скольких делах убедили и будут убеждать в неправде используя речи искусство!»

Сцена удалась великолепно, пораженные зрители с тягостным чувством в душах разошлись по домам. После антракта их ждал еще более яркий акт.

На следующий день было созвано народное собрание. Дионисий уже вполне официально огласил обвинение в измене против своих коллег и своей речью до крайности возбудил народ против стратегов. В конце концов, кто-то из присутствующих закричал, что нужно немедленно, не дожидаясь пока враги подойдут к стенам города, назначить Дионисия стратегом-автократором; ведь и в прошлую войну с Карфагеном грекам удалось добиться победы только потому, что возглавлял их стратег-автократор Гелон, и великий Гомер в «Илиаде» сказал, что «нет в многовластии блага, да будет единый властитель»! В накаленной, почти истерической атмосфере этот призыв сразу же был подхвачен множеством голосов. Протестовать никто не решился — вряд ли их голос был бы услышан, в противном случае здоровье и даже жизнь инакомыслящих оказались бы под серьезной угрозой.

Собрание сместило прежних стратегов и поставило Дионисия стратегом-автократором на время войны с карфагенянами, а разбор дела о предателях был отложен на будущее. Дионисий получил право верховного командования армией и флотом, право представлять государство во внешних сношениях и, наконец, право председательствовать в народном собрании. Тем же решением помощником Дионисия был назначен его сторонник, богатый и влиятельный сиракузянин Гиппарин.

В соответствии со своими предвыборными обещаниями новый главнокомандующий, глава законодательной и исполнительной власти в одном лице немедленно внес предложение об увеличении жалования воинам вдвое, мотивируя это необходимостью поднять боевой дух накануне решающих схваток с врагом. При этом Дионисий предлагал не беспокоиться о необходимых для этого деньгах, поскольку, по его словам, «источник средств найдется легко». Воодушевленный народ не стал вдаваться в подробности финансовых планов своего спасителя, и предложение было с легкостью принято. Дионисий начал готовиться к отражению неизбежного наступления карфагенян, не забывая при этом и свои личные интересы, стремясь к упрочению собственного положения.

Заключительным актом политической драмы в постановке Дионисия должно было стать создание гвардии из лично преданных ему бойцов, благодаря которой он сделался бы независимым и от элиты и от простого народа. Сочетание личной военной дружины и гражданских сторонников-монархистов должно было надежно обеспечить незыблемость власти Дионисия и застраховать его от попыток республиканской реставрации.

На сей раз Сиракузы были не лучшей сценой для задуманных действий: авторитет массы граждан в то время еще мог стать существенной помехой для Дионисия, а на единодушную поддержку своей инициативы он рассчитывать не мог. Поэтому, пользуясь своими новыми полномочиями, он отдал приказ всем военнообязанным гражданам в возрасте до 40 лет в начале лета 405 г. явиться с оружием в укрепленный городок Леонтины, составлявший часть сиракузских владений. В Леонтинах к тому времени скопилось множество беженцев и бывших изгнанников, которым их дома в Сиракузах еще не были возвращены. Дионисий мог положиться на поддержку этих людей, ввиду их обездоленности и заинтересованности в переменах. С другой стороны такой состав публики исключал наиболее опытных и авторитетных политических противников Дионисия из числа городской олигархии.