— Истинное положение вещей в том, что ты предатель! Предал Россию, предал армию, предал русский народ! Служишь жидам! — Полковник Клычков, отекая кровью, упирался спиною в мачту, чтобы не упасть. Плыл на носу корабля среди волжских разливов, цветущих лугов, опаляя ненавистью толпящихся на палубе врагов, которые тянули к нему жадные руки, тыкали пальцами, желали ему смерти. — Ты служишь жидам, которые изгрызли Россию, сожрали ее богатства, изводят под корень народ. Жид сидит в банке. Жид — в Генеральном штабе. Жид — в церкви. А русский народ исчезает, оставляя после себя одно бесконечное кладбище!

Есаул видел, как жадно наблюдает за ними обоими посол Киршбоу. Как Толстова-Кац насылает сверху колдовскую тучу, из которой в глаза полковника сыплется ядовитый перец, вызывая больные слезы, на рану в ноге льется ядовитый рассол, причиняя нестерпимую боль, в душу вливаются яды, не оставляя надежды. Пленник, сражаясь из последних сил, борясь с неминуемой смертью, плюнул Есаулу в лицо:

— Жидовский прислужник!

Есаул страдал, сносил оскорбления. Был не в силах кинуться к боевому товарищу, разнять наручники, подставить плечо. Отвести в каюту и там омыть глубокую рану, наложить повязку. Вынести из боя, прикрывая собой, как когда-то на быстрой реке прикрыл его капитан.

— Полковник, зря растрачиваешь свое красноречие, — произнес Есаул. — Лучше расскажи, что за группу ты сколотил. Чего добивался.

— Это группа возмездия. Одна из многих, кто уже начал мстить. Уже взяты на учет все предатели, все жиды, их виллы, дворцы, их банковские счета и их злодеяния. Уже собрано на тайных складах оружие, снаряжены фугасы, сложились боевые тройки. Все готово к восстанию, и скоро полетят на воздух ваши «мерседесы» и «джипы», запылают ваши дворцы, и жидовская кровь окропит измученную русскую землю. На улицы городов и поселков выйдет русская молодежь. Исполненная праведным гневом, пройдет своим маршем, подымая руку к русскому солнцу, выкликая «Слава России!». Каждая русская слеза, каждая оскорбленная женщина, каждый растленный ребенок будут отомщены. Мы подстерегали ваш развратный ковчег и хотели его уничтожить. Не удалось. Сделают другие. Еще не успеет просесть моя могила, как вы все погибнете! — Черно-синие глаза полковника пророчески сверкали. Бледное лицо сотрясала конвульсия ясновидения. На горле дрожала пульсирующая толстая жила. Голос казался клекотом яростной птицы.

Есаул горевал, любил его, казнимого у стального столба. Думал, как вырвать из рук палачей, спрятать до времени в надежное место, покуда не начнет осуществляться сокровенный план. Тогда полковник Клычков будет призван на службу. Войдет в новую элиту России. Будет верным соратником. Вновь воскреснет их русское, офицерское братство.

Толстова-Кац брызгала уксусом, который попадал в глаза полковника, выжигая зрачки. Выплевывала язычки ядовитого пламени, которые прожигали тельняшку, оставляя на теле кипящие волдыри. Протягивала длинные пальцы, с которых слетали дрожащие синие молнии, впивались в пленного, пытая электрическим током.

— Убейте меня! — слабея, хрипел полковник. ^ Иначе я вас убыо!

Есаул панически думал, как прекратить истязания Как укрыть полковника от мучителей. Как не выдать себя, сохранив драгоценный план.

— Убейте меня, жиды! — хрипел полковник Клычков.

Есаул повернулся туда, где стояли бойцы «Альфы» в черных мундирах и масках. Сквозь прорези смотрели их выжидающие глаза. Собирался позвать командира.

Сквозь цепь охраны на палубу вдруг вышел губернатор Русак, маленький, с колючими усами и азартной улыбкой. На голове его красовалась тирольская охотничья шляпка с фазаньим пером. Шерстяные гетры, вельветовая безрукавка, кожаный ягдташ на боку — все выдавало в нем нетерпеливого охотника. В кулаке был сжат поводок, на котором хрипел, рвался, перекатывал дрожащие мускулы белесый бультерьер.

— Куси его! — визжала сверху Толстова-Кац, втыкая в воздух длинные, с загнутыми ногтями пальцы, с которых сыпались молнии. — Вырви горло мерзавцу!

Губернатор Русак сорвал с бультерьера намордник. Оскаленная дикая пасть с розовыми деснами и яркими клыками рванулась вперед.

— Куси его! — визжала колдунья.

Русак спустил поводок. Пес длинным мощным броском кинулся к пленнику. Хрипя, припал мордой к его открытой шее, к синей пульсирующей вене. Сомкнул клыки. Было видно, как они утонули в хрустящей плоти, как хлынула темная кровь. Пес тяжело повис на пленнике, скоблил лапами, вгрызался все глубже в горло. Лобастое лицо полковника помертвело, черно-синие глаза закатились. Он стал оседать, скользил вдоль железной штанги.

Толстова-Кац прыгнула сверху на своих растворенных юбках, словно на огромном парашюте, раскрыв омадные, как бидоны, ляжки, обтянутые белым три-Опустилась рядом с собакой. Стала танцевать, приплясывать, подхватывала с палубы свежую кровь, жадно слизывала. На палубах рукоплескали, раздавались свисты, словно на трибунах Колизея ликовала толпа, наблюдая смерть гладиатора.

Прошла не одна минута, прежде чем охранники оттащили дикого пса, засовывая ему в клыки ствол автомата. Отняли у бультерьера мертвого, с перерезанным горлом полковника. Завернули в брезент. Подняли на борт вертолета. Машина, свистя винтами, ушла в солнечном блеске. Матросы швабрами мыли палубу, убирали розовую собачью пену, черную кровь. Губернатор Русак напялил на бультерьера намордник, взял на поводок и ушел. Возбужденные гости покидали верхнюю палубу, отправлялись в бар, чтобы крепкими напитками прогнать ужасные впечатления.

Есаул, твердый, сдержанный, ничем не выдавая своих переживаний, обратился к послу Киршбоу:

— Теперь вы видите, господин посол, почему мы. вынуждены были прибегнуть к усилению государства, к выстраиванию вертикали власти. В России, как никогда, велика угроза фашизма. Существует военное националистическое подполье. Только жесткая власть спасет страну от еврейских погромов, от холокоста, который навис над русскими евреями. Мне кажется, Госдепартамент преуменьшает опасность такой угрозы. Надеюсь вы, господин посол, явившись свидетелем ужасной сцены, теперь глубже понимаете эту проблему?