— Хорошо, если бы вы написали статью в «Сибирский гудок», — попросил редактор. — Это имело бы большое значение и для авторитета новой газеты среди транспортников.

Нарком отрицательно покачал головой.

— У меня нет сейчас такой возможности. Если хотите, напечатайте в газете беседу со мной по важнейшим текущим вопросам.

— Очень хочу. Когда можно было бы побеседовать?

— Хоть сейчас. Чго именно интересует газету?

— Прежде всего, ваши впечатления о дорогах Сибири?

— Впечатления? Скажу прямо — безотрадные. Сибирский транспорт я застал в состоянии полнейшего хаоса, полнейшего развала. Посудите сами, — пояснил нарком. — Наша экспедиция приехала наблюдать за перевозками, помогать их ускорению. А нам пришлось заняться первоначалоными подсчетами, сколько чего нужно для перевозок, откуда взять недостающие паровозы, как распределить вагоны, каким путем увеличить ремонт подвижного состава, и так далее. Даже связь в округе пришлось нам самим налаживать.

Дзержинский подробно указал пути преодоления огромных трудностей, которые испытывал сибирский транспорт. Он отметил, что общими усилиями уже удалось несколько улучшить положение, но январь был почти потерян.

Беседу с корреспондентом закончил такими словами:

— Положение с транспортом весьма и весьма тяжелое. Но это вовсе не значит, что железнодорожники Сибири не сумеют справиться с поставленными перед ними задачами. Об этом не может быть и речи! Так прямо и напечатайте в газете.

Голос народного комиссара зазвучал еще более твердо и уверенно:

— Мы безусловно справимся, мы вывезем отсюда и семена, и продовольствие. И вместе с тем будем учиться на своих ошибках, чтобы больше их не повторять.

Когда сотрудник редакции ушел, Дзержинский показал Благонравову сообщение из Новониколаевска о том, что Грунин заболел и слег в постель. Температура высокая, возможно тиф.

— Меня очень беспокоит болезнь Грунина, — озабоченно заметил Феликс Эдмундович. — Я вчера телеграфировал Павлуновскому, попросил его обеспечить уход и лечение, срочно передать мне диагноз врача. Но ответа все нет и нет…

— А по какому адресу вы послали телеграмму?

— Новониколаевск, Полномочное представительство ВЧК.

— В представительстве почти никого не осталось, Феликс Эдмундович. Когда вы назначили Павлуновского руководителем сибирской «Пятерки по содействию транспорту», он переселился в помещение Сибревкома. Большинство ответственных чекистов тоже отсутствует — по вашему указанию они выехали продвигать хлебные маршруты. Телеграмму лучше бы направить в линейную транспортную ЧК Иванову для срочной передачи Павлуновскому. Это будет куда вернее.

— Хорошо. Тогда подождите, Георгий Иванович. Я напишу несколько слов, а вам все равно проходить мимо телеграфа — сдадите.

Выйдя из вагона, Благонравов прочитал строки, торопливо написанные наркомом:

С любовью подумал Благонравов о Феликсе Эдмундовиче, которого он обожал и на которого старался походить даже внешним обликом. Чекисты-транспортники добродушно улыбались, подметив эту слабость своего начальника, носившего такую же кавалерийскую шинель, как Дзержинский, такую же солдатскую гимнастерку, подпоясанную широким ремнем, и брюки, заправленные в сапоги. Даже бородку он отрастил себе клинышком «под Дзержинского».

Телеграмма, проникнутая искренней тревогой за судьбу одного из сотрудников экспедиции, глубоко тронула Благонравова, вовсе не страдавшего излишней чувствительностью.

В салон вагона наркома вошли два инженера экспедиции, временно назначенные на руководящие должности в управление округа вместо снятых с работы саботажников и бездельников. По их озабоченным лицам Дзержинский понял — положение на дорогах ухудшилось. Сразу задал вопрос:

— Сколько продовольствия передали вчера в Центр?

— За вчерашние сутки поставили рекорд — 130 вагонов, а вот ночью пришла беда — снова забушевали бураны, — со вздохом ответил инженер с седыми усами, исполняющий обязанности начальника эксплуатационного отдела округа.