— Ты великолепен, — весело сказала Роксана, хотя ревность стала терзать ее с новой силой.

— Не делай этого!

— Чего именно?

— Не говори таким заученным тоном… как куртизанка, — проворчал Робби.

— И все же ты любишь хвастаться, как поднаторел в искусстве любви.

— Мужчины имеют на это право.

— И женщины тоже.

— Отныне ты не имеешь на это права! — резко заявил он. — Соглашайся, или я не дам тебе наслаждения.

— Да-да, — поспешно согласилась Роксана, и его лицо неожиданно озарилось улыбкой.

— Я мог бы заставить тебя согласиться на все, верно?

— Да.

— Не важно, что бы я ни сказал?

— Да, — рассмеялась Роксана.

— Чтобы получить это?

— Чтобы получить тебя!

— Ты не смеешь разговаривать с Аргайллом.

— Я и не хочу.

— И танцевать с ним.

— Будь благоразумным.

— Мне вовсе не обязательно быть благоразумным именно сейчас, не так ли?

Он снова стал двигаться, медленно, мощно, и этому упорному ритму было невозможно противиться.

— Пожалуй, ты прав, — промурлыкала Роксана, сжимая его узкие бедра, притягивая ближе, словно желая впитать его в свои тело и душу, сладковатый вкус его губ, хрупкую мимолетность его неукротимости, молодости и любви.

— Сейчас я изольюсь в тебя!

Ей бы следовало сказать «нет». Следовало бы позаботиться, чтобы он воспользовался «французским письмом» [2]. И все же она лишь вздохнула и прижала его к себе. Хоть бы он всегда оставался в ней.

И все же Робби ждал. Потому что был готов ради нее на все. Потому что вернулся в Шотландию только из-за нее. Потому что всячески потакал ее чувствам. Только когда Роксана стала извиваться в сладостных судорогах, он позволил себе исторгнуться в нее.

Они испытали вместе бесконечное, жаркое, всепоглощающее блаженство, а когда немного отдышались, Робби прошептал:

— Ты моя навсегда, моя красивая девочка… навеки…

Роксана улыбнулась ему. Сердце ее учащенно билось.

— Всегда, всегда, мой красивый, храбрый рыцарь.

Все сомнения и неуверенность покинули ее, потому что она лежала в его объятиях. А он твердо знал, что пришел надолго и останется здесь до утра.

Всю ночь они любили друг друга, словно хотели наверстать упущенное время, забыть одинокие недели — и наслаждались запахом и вкусом друг друга, исследовали границы желания. Наслаждались новым свежим очарованием своей любви. А уже под утро Роксана, засыпая, пробормотала:

— Довольно…

Робби кивнул, потому что был дома, а она снова принадлежала ему.

Он тоже задремал, хотя спал чутко, сном приграничного разбойника. Настоящий, крепкий сон — недоступная ему роскошь.

Глава 4

Ближе к рассвету, когда небо было еще темным, но звезды уже начали гаснуть, Робби поднял голову, прислушался и тут же разбудил Роксану. Она хотела что-то сказать, но он прижал палец к ее губам, а затем встал. Он как раз потянулся к оружию, когда доски двери затрещали под ударами топора.

Очевидно, шпионы Куинсберри не дремлют!

Робби вскочил и молниеносным движением схватил пистолеты.

В комнату никто еще не ворвался. Пока. Но словно в подтверждение его мыслей, еще одна доска треснула под ударами топора.

Схватив со стула штаны, он в мгновение ока натянул их, одновременно оценивая, долго ли продержится дверь. Похоже, толстый дуб заставит нападающих попотеть.

Быстро затянув ремень, Робби сунул за пояс пистолеты, наклонился над кроватью и прошептал:

— Времени почти нет. Иди в гардеробную, чтобы тебя случайно не ранили.

Стук и грохот перекрыл пронзительный голос, требующий, чтобы нападавшие удвоили усилия.

Спустив ноги с кровати, Роксана встала, словно подстегнутая командами свекрови.

— Никому ничего не грозит, и меньше всего — мне. Поэтому не стоит говорить со мной столь заботливым, рыцарским тоном! — прошипела она, накидывая халат. — Можно подумать, я стану разыгрывать покорную деву, пока они тебя убивают! Немедленно проваливай отсюда! — приказала она, швыряя ему рубашку и сапоги.

— Если их немного, я смогу выпутаться. — Робби спокойно натянул рубашку, словно люди с топорами не разбивали дверь в щепки. За рубашкой последовали сапоги. — Я прекрасно вооружен.