– Пеги, – очнулась Оля, – ты цела? Он не успел тебя четвертовать!

– Мы с ним, между прочим, – Пелагея погладила наемника по голове, – собирались четвертовать вафельный торт. И выпить чаю за знакомство! А тут налетели вы и испортили весь тет-а-тет. Иванушка мне был готов рассказать всю правду, зачем его послали в Малые Чернушки. Может быть, он хотел мне рассказать, что никакой он не наемный убийца! Уже успел сказать, что он добропорядочный российский гражданин, приехавший любоваться сельской глубинкой. Что всю свою сознательную жизнь он только и делал, что мечтал сюда попасть. Увидеть опушку, деревню, корову и меня. Это судьба! Только и всего. А мы тут надумали всякой всячины.

Оля потрогала лоб, на котором образовалась шишка, Баланчин мигом отреагировал на ее жест и подал холодную металлическую кружку. Она приложила ее ко лбу, физически немного полегчало. Но морально…

– Зачем вы его ударили?! – с надрывом поинтересовалась она.

– Не знаю, – пожал плечами тот, – я думал, что это Марио! В потемках плохо видно.

– Смотреть нужно было лучше, – фыркнула Ольга. Она повернулась к лежавшему без сознания незнакомцу и пригляделась. – Может быть, действительно, никакой он не убийца. Очень симпатичный к тому же. – Она поймала на себе ревнивый взгляд Баланчина и пояснила. – У него правильные черты лица славянского типа.

– Точно! – тут же подхватила ее мысль Пелагея. – Типа, славянский. Я же говорю, зря вы его убили.

– Он дышит, – презрительно бросил Баланчин. – Ничего страшного с ним не случилось. Жаль, конечно, что мне не попался Марио…

– Да вы просто маньяк! – заявила Пелагея, принимаясь хлестать Иванушку по щекам. – Чем вам Марио не угодил? – Иванушка слабо застонал, и она повеселела.

– Марио? – переспросил Баланчин, переводя взгляд с нее на Ольгу. – Так он обидел Анжелу. Оля сама просила меня за нее заступиться.

– Я вас не просила, – пробубнила та. Действительно получалось, что она ни о чем его не просила. Он сам проявил непозволительную в данном случае инициативу. Чуть не убил хорошего русского парня.

– Не просила?! – повторил Баланчин, сдвинул брови и направился к двери. – Ничего не понимаю.

– Где вам понять! – крикнула ему вслед Ольга. – Вам бы кулаками махать налево и направо!

– Что?! – взревел тот. – Да вы, да ты… Как ты можешь?! – и хлопнул дверью.

– Как я могу? – простонала Оля. – Ну, как я могу?! Только так и могу, и никак иначе.

– Беги за ним, – посоветовала Пелагея, – объясни, если сможешь.

– В том-то и дело, что не смогу, – вздохнула Ольга и убрала от своей шишки кружку. – Я же не тащила его сюда для того, чтобы он избивал ни в чем не повинных людей! – Она встала и посмотрела на пару.

Пелагея сидела на диване, держа очухивающуюся голову Ивана в своих объятиях. Трогательная сцена из жизни влюбленных, чье хрупкое счастье разрушила тяжелая мужская рука. И она была рукой Баланчина. Разве Оля этого хотела? Она хотела, чтобы тот во всем разобрался и спас Пелагею. Правда, спасать ее было вовсе не обязательно. Она, как ни странно, была вполне счастлива в гостях. И ничего странного в этом нет. Хороший парень приехал в деревню полюбоваться коровами и закатами, встретил случайно Пелагею, влюбился, а тут прибежал Баланчин и врезал ему между глаз. Некрасиво получилось. Нужно будет у этого Иванова попросить за Баланчина прощения. Придется ему что-то соврать, мол, приревновал, обознался.

Любой русский мужик это поймет и не станет держать на обидчика зла. Не хватает только того, чтобы Иван Иванович полез драться к Баланчину. Хорошенькая будет картина! Достойная кисти великих живописцев, таких, как Баланчин. В чем-то Оля виновата, она этого не отрицает, но в самой малости. Она и поправит положение. В крайнем случае, можно сказать Ивану, что Баланчин ему приснился.

– Вы очень красивая пара, – сказала она, умилительно глядя на Пелагею с Иваном.

– Правда?! – обрадовалась та и потрясла Иванова за плечи.

Он встрепенулся, наконец-то очнулся и радостно завопил на чистом, насколько это поняли девушки, итальянском языке:

– Бонжорно, синьоры! Бонжорно, синьориты!

Пелагея на мгновение замерла, в ее мозгу пронеслись слова песни разведчиков, глаза увлажнились, руки опустились… И голова лже-Иванова упала на подлокотник дивана. Послышался его слабый вскрик и полное погружение в очередное забытье.

– Сволочь, – всхлипнула Пелагея, – а так красиво рассказывал!

Скромная обстановка дома Марчелло Туескова сотрясалась от проклятий. Сам он мало чего понимал в этой иностранной тарабарщине и с кислым выражением лица сидел за пустым столом. Перед приходом очередного гостя – типа в лакированных ботинках – стол был полон. Отварная картошечка, соленые огурчики, тонко порезанное сало и во главе стола – непочатая бутыль самогона. Праздник души и тела. Ничего не понимающий в русских праздниках иностранец влетел в незапертую дверь тайфуном, какие Туесков видел по телевизору. Те, как и непрошеный гость, налетали неожиданно, сметали все на своем пути и исчезали. Гость не исчезал. Резким движением властной руки, сбросив со стола праздничную сервировку вместе с продуктами и – ужас какой! – с бутылью, он принялся метаться по комнате как раненый тигр, хищно глядя на сотоварищей.