Как только его спустили по лестнице вниз, он распустил всех слуг.

— Оставьте меня одного, — сухо приказал он.

— Ваше величество, здесь очень опасно, здесь могут быть бандиты, и…

— Оставьте меня одного, — стоял на своем Неор. Слуги поклонились и послушно удалились.

Неор остался стоять у входа в коридор. Он поразмыслил над своим титулом «ваше величество», о веявшем от него чувстве одиночества, и ему очень захотелось, чтобы к нему не обращались подобным образом и чтобы это обращение навсегда осталось бы достоянием его отца. Новый король не думал, что эта потеря так глубоко затронет его душу, причиняя ему столько страданий.

Неор подъехал к посту охраны в конце коридора.

— Я собираюсь увидеться с пленником. Полагаю, что вас поставили об этом в известность.

— Да, ваше величество, — ответил один из охранников, беря в руки огромную связку ключей. Он метнулся к спинке инвалидной коляски.

— Я сам, — резко остановил он охранника и рванул вперед.

— Да, я… конечно. Сюда, — смущенно заметил мужчина.

Они прошли мимо крыла с закрытыми на мощные засовы деревянными дверьми, за каждой из которых сидели преступники. Та, что интересовала Неора, находилась в самом конце коридора.

Охранник повернул ключ в замочной скважине.

— Оставьте меня одного, — приказал король.

— Ваше величество, я не знаю, можно ли…

— Что ты заладил «ваше величество, ваше величество»! — взорвался Неор. — Этот человек при дворе уже два месяца, и я знаю, как вести себя с ним. Я хочу остаться с ним наедине.

Охраннику ничего не оставалось делать, как послушно опустить голову. Дверь отворилась, и Неор увидел в глубине камеры, похожей на тесный и душный каменный шкаф, очертания человека, сидевшего на лавке возле стены. Руки Сана, одетого так же, как и в первый день своего появления во дворце, были прикованы к стене.

Неор вздрогнул.

— Можешь идти, — сказал он охраннику, едва переступив порог камеры.

— Ваше величество, я буду за дверью. Когда захотите выйти, просто позовите меня.

— Пошел прочь!

Неор услышал, как тюремщик послушно вздохнул и закрыл за собой дверь. Король и Сан остались одни.

Они молча смотрели друг на друга несколько мгновений. Сан улыбался: это было заметно, даже несмотря на синяк с левой стороны лица и припухшую губу.

— Я и представить себе не мог, что ты лично навестишь меня, — начал он.

— Я твой король, и ты должен встречать меня с соответствующими почестями.

Сан снова свирепо улыбнулся:

— Здесь только ты и я. И я не думаю, что в этих формальностях есть необходимость.

— Позволь решать это мне самому.

— А что в противном случае? — не унимался Сан. — Но посмотри на меня, — продолжал он. — Даже прикованный, я сильнее тебя.

— Да… Но у тебя только твое тело. А у меня есть солдаты, охранники… надзиратели.

— Ты уверен в том, что я могу полагаться только на свои силы?

Неор окинул взглядом тело Сана. Он, сильный, здоровый воин, был полной противоположностью короля. Превосходный сын для его отца, король, которого заслуживала Земля Солнца. Как знать, думал ли Леарко о Сане в этом смысле и хотел ли иметь такого, как он, сына.

Если бы тогда отец не пошел спасать мою мать и остался бы верен слову, данному Идо, то, быть может, именно Сан был бы сейчас на троне.

Неор яростно тряхнул головой. Ему не следует предаваться таким мыслям.

— Почему ты так упорно не хочешь рассказать правду?

Сан продолжал улыбаться.

— А кто говорит, что я лгу?

— Я это чувствую.

— Чувства здесь не в счет. Я уверен, что и ты думаешь так же. Разве не ты сам всегда все подвергал логическому анализу и управлял государством твоего отца, основываясь только на неопровержимой силе умозаключений?

— Но существует не только разум.

— И это, наверное, тоже правда, но у тебя нет никаких доказательств моей вины. Только невнятные косвенные улики. И ты, основываясь на этих твоих предположениях, засадил меня сюда, как преступника, и подвергаешь пыткам.

И снова гнетущее молчание.

— Мне нравится эта твоя резкая смена взглядов. Я думал, что твой отец научил тебя порядочности и справедливости. Я полагал, что ты предпочтешь разгуливающего преступника на свободе, чем невиновного в тюрьме. Тебе хватило двух дней молчания, и вся лживость твоих законов и твоих убеждений рухнула, как карточный домик. Интересно, а как ты по вечерам, перед тем как уснуть, оправдываешь свои поступки, думая о своих верноподданных, о твоем отце, который на протяжении пятидесяти лет управления государством ни разу не поступил несправедливо и никогда не предавался своим самым низменным инстинктам? А обо мне ты думаешь в такие моменты?